Не успокоилась в истории
Председатель совета Фонда клуба «Валдай» Андрей Быстрицкий — о том, закончилась ли Вторая мировая война
Мы очевидным образом живем в контексте образов и идей, конфликтов времен Второй мировой войны. Часто принято утверждать, что Россия уж слишком глубоко переживает ее события, слишком часто апеллирует к ним, сравнивая происходящее с прошедшим. Но это не только особенности РФ. Так вышло, что современное мировое искусство, кинематограф, политические и публичные речи просто преисполнены различными образами Второй мировой. И, наверное, прежде всего потому, что очень многие проблемы, так или иначе сыгравшие роль в развязывании той войны, никуда не ушли. Хотя, полагаю, дело не только в этом, но об этом чуть ниже, равно как и о дискуссии Валдайского клуба «Идейные конструкты Второй мировой войны в современном дискурсе», которая состоялась в середине апреля.
Примеров необычайной озабоченности мира проблемами Второй мировой не счесть. В недавнем детективно-мистическом романе Харуки Мураками «Смерть командора» основная сюжетная линия стартует от событий в Австрии во время аншлюса в 1938 году, сразу перед Второй мировой войной. И произошедшее тогда, как утверждают автор и его герои, повлияло на развитие искусства в современной Японии и вообще на положение дел. Один из героев романа, выдающийся современный японский художник, можно сказать, основатель целого направления в искусстве в 1938 году, был в Вене и оказался втянут в фашистский заговор, в череду ужасных поступков. Последствия этого опыта оказались настолько серьезными, что преодолеть их до конца даже в наше время не удается. Характерно, что участник уже упомянутой Валдайской дискуссии о конструктах Второй мировой бывший премьер страны Юкио Хатояма заметил: в известном смысле, и не только в искусстве, для Японии Вторая мировая война завершилась не вполне. Юкио Хатояма даже отнес нынешнее разделение Корейского полуострова к последствиям той войны.
Кинематограф, причем самый что ни на есть современный, переполнен своего рода реминисценциями Второй мировой. Причем, что интересно, часто в форме своего рода альтернативной истории, фантасмагории. Это, кстати, довольно важное указание на некое возвращение к конфликтам тех времен. В сериале 2020 года «Заговор против Америки» в 1940-м на американских выборах вместо Рузвельта побеждает Чарльз Линдберг, летчик-герой, настроенный весьма пронацистски. И это, естественно, приводит к весьма впечатляющим последствиям, в том числе и к радикальному усилению антисемитизма. Другой современный американский же сериал «Охотники» повествует нам о поисках переехавших в США германских фашистов, которые ловко притворяются американскими политиками и государственными деятелями.
Надо сказать, что вообще линия угрозы возвращения в той или иной форме «Третьего рейха», его человеконенавистнических идей вообще широко представлена и в литературе, и в кино. Известного рода кульминацией этого можно считать фильмы «Железное небо» и «Железное небо – 2», которые повествуют о судьбе нацистов, скрывшихся после 1945 года на обратной стороне Луны и мечтающих о завоевании Земли.
В общем, можно множить и множить примеры необычайно глубокой укорененности Второй мировой войны в искусстве.
И понятно, что в политической и — шире — публичной речи образы Второй мировой распространены куда шире. Банальности вроде обвинений политических противников в «фашизме», «нацизме» даже не стоит поминать. Их используют широко и повсюду. Интереснее другое. Например, то, что Пол Маккартни на недавнем мировом «домашнем» концерте в поддержку врачей и медицинских работников сравнивал их подвиг с подвигом времен Второй мировой войны. Маккартни вспомнил свою мать, которая была тогда медсестрой. А незадолго до этого британская королева сказала, что как была одержана победа во время Второй мировой, так будет побежден и коронавирус. И таких отсылок — несть числа.
Повторю, нет большой нужды доказывать, что образы той войны живы (уж не знаю, хорошо ли это или плохо). Причем не просто живы, а в какой-то мере задают систему координат современного мира. Понятно, что этому есть реальные причины. Например, антисемитизм, который, увы, никуда не делся. Полным-полно и иных форм нетерпимости. И не только разделение Корейского полуострова можно считать результатом Второй мировой войны, но, например, и часть конфликтов на Ближнем Востоке. Арабо-израильское противостояние началось, конечно, раньше Второй мировой, но именно под влиянием ее результатов оно во многом приобрело современную форму.
Не до конца решенным (и это мягко сказано) можно считать и вопрос отношений между странами-победительницами и побежденными странами, между их народами. Это вполне заметно и в Германии, и в Японии, да и не только в них.
Но глубина, сила влияния образов, конечно, не может быть сведена к сугубо рациональным факторам. Дело тут в том, что война с фашизмом оказалась эпическим, центральным идейным конструктом современности, если хотите, смыслообразующим мифом.
Основа любой культуры, любого общества, сообщества, общности — определение того, что есть зло, а что есть добро. И в этом смысле Вторая мировая война оказалась той эпической битвой, что задала координаты добра и зла. Толкин в своем «Властелине колец» необычайно внятно изобразил эту эпичность, противостояние абсолютного, беспримесного зла добру, которое, кстати, такой абсолютностью не обладает. Ничего сравнимого по уровню противостояния злу и угрозы зла со Второй мировой войной нет. Конечно, история полна существенных событий, но большая часть из них хоть и может волновать нас, и всё же они упокоились, ушли из текущей жизни в прошлое.
Образы же Второй мировой войны еще здесь. Во-первых, повторю, потому что многие конфликты, приведшие к этой войне или ставшие ее результатом, еще остались. Во-вторых, — и это важнее, — потому что многие качества людей позволили развязать войну всё еще в людях, в нас самих, если хотите: дикая жадность, нетерпимость, звериная жажда власти, ненависть, агрессия и тому подобное.
Братья Стругацкие в романе «Отягощенные злом, или 40 лет спустя» писали, конечно, не о Второй мировой, хотя и через 40 лет после нее. Они писали о людях, о противоречиях в них и между ними, о том, к чему это может привести. Вторая мировая война шла между людьми и была начата людьми. А так уж ли изменились они после нее, намного ли мы улучшились? Так уж ли сложно превратить людей в армии разъяренных существ, подчиняющихся бесноватым вождям, исполненным злобы и ненависти? У нас, боюсь, нет внятных ответов на эти вопросы. Потому ими, — и именно в связи со Второй мировой, — так страстно задается искусство.
Потому образы этой войны пронизывают всю нашу жизнь, во многом задают ее дискурс. Забыть Вторую мировую, позволить ей «уйти» в «историю» практически невозможно. Более того, именно в силу необычайной распространенности образов, разнообразия их использования, возможно, следует знание о Второй мировой максимально кодифицировать, записать и закрепить.
Так что остается только внимательно наблюдать за самими собой и разбираться, как ее образы моделируют нашу жизнь. С тем, чтобы как можно больше смягчить противоречия между нами и внутри нас, найти решения, позволяющие избегать конфликтов и провоцирования самых низменных сторон человеческой природы. Мир всё же очень хрупок.
ТЕКСТ: Андрей Быстрицкий
Автор — председатель совета Фонда развития и поддержки дискуссионного клуба «Валдай», декан факультета коммуникаций, медиа и дизайна НИУ ВШЭ, член Союза писателей.