Гуарески, Джованнино. Малый мир. Дон Камилло. Пер. с итал. О. Гуревич.– М.: Центр Книги Рудомино, 2012. – 384 с. – 1500 экз.
Джованнино Гуарески (1908–1968) – один из самых известных в мире итальянских писателей. Его книги переведены на десятки языков, общий тираж их превышает 20 миллионов. Однако русскому читателю этот автор практически не известен, лишь несколько рассказов было опубликовано в журналах за последние десять лет. Сейчас наконец мы можем прочесть сборник «Малый мир. Дон Камилло» в переводе Ольги Гуревич.
Действительно, «habent sua fata libelli», книжечки имеют свою судьбу (меня всегда трогало это уменьшительное «libelli», «книжечки» рядом с торжественным именованием судьбы, но сейчас не об этом). Непритязательные рассказы Гуарески, действие которых происходит в 1947 году в небольшой деревне в долине реки По, оказались как нельзя кстати сегодня, спустя 65 лет, нам, жителям холодной северной страны.
Дон Камилло – католический священник, настоятель сельского прихода. Это огромный дядька, который в пылу драки запросто может воспользоваться дубовой скамейкой. У него нежное сердце, полное сочувствия к людям и животным. Он живо откликается на радости окружающего его малого мира и серьезно относится к своим пастырским обязанностям. В деревне есть человек, о котором дон Камилло помнит постоянно. Это Пеппоне, вожак местных коммунистов и мэр. Он такой же здоровенный, такой же добрый и такой же упрямый, как дон Камилло. Схожи они и в том, что смысл своей жизни оба полагают в служении человеку, а поскольку философские основания и конкретные методы этого служения они понимают слишком различно, конфликт между ними неизбежен. Разнообразные перипетии отношений этой парочки и составляют основу сюжета книги. Она составлена из рассказов, что появлялись еженедельно с декабря 1946 года в миланской газете «Кандидо», сопровождаемые рисунками автора, которые сохранены в нынешнем московском переводе, за что издателям особая благодарность: картинки нежные, смешные и как нельзя лучше соответствуют атмосфере книжки.
Истории про заклятых друзей (или закадычных врагов, оба определения точны) дона Камилло и Пеппоне быстро завоевали сердца читателей. Народная любовь была столь сильна, что на нее быстро откликнулся кинематограф. В 1950-60-е годы одна за другой вышли пять полнометражных комедий (реж. Жюльен Дювивье, производство Франция-Италия), где Фернандель играл дона Камилло, а Джино Черви – Пеппоне. Если можно говорить о христианской комедии как отдельном жанре, то эти фильмы являют его отличный образец.
Теперь о том, почему это искрометное веселье, придуманное Гуарески, представляется мне очень важным для нас сегодня. Прежде всего потому, что это настоящее веселье, это тексты, неизменно вызывающие смех в диапазоне от сдержанной улыбки до безудержного хохота – в зависимости от темперамента читателя. И жизнь, и искусство дают нам немало поводов для тоски, печали и депрессии. То тут, то там видишь, как образ человеческий попирается, разлагается и унижается. Какой радостью на этом унылом фоне звучат простые и жизнеутверждающие истории про человеколюбцев из долины реки По! Особенно радует то, что Гуарески вполне реалистичен: в его малом мире смерть, насилие, грубость и жестокость представлены так же сильно и разнообразно, как и в нашем большом. Но это вовсе не мешает автору рассказывать веселые истории про хороших людей.
Гуарески был не менее упрям и честен, чем его любимые герои. Чего стоит его девиз «Не умру, даже если меня убьют», который помог ему выстоять в лагере, куда лейтенант Гуарески был посажен за отказ воевать на стороне нацистов. А когда его посадили в тюрьму уже при демократическом правительстве (он опубликовал материалы, обличающие неблаговидные поступки Альчиде Де Гаспери, премьер-министра, одного из отцов итальянской республики, и его обвинили в клевете), ему регулярно приносили бланк прошения о помиловании, и он исписывал его с обеих сторон словами: «Прав, я прав, я прав…» Толерантность и разумный компромисс Гуарески были неведомы. Ровно так же горячи и непреклонны его герои, католик и коммунист. Каждый из них идет до конца в верности тому, во что верит, каждый готов за это отдать жизнь – это вовсе не метафора, а вполне реальная перспектива в условиях жесткого политического противостояния в стране, переполненной всяческим оружием. Об этом, о том, как страшна была жизнь в первые послевоенные годы, Гуарески тоже написал, сохраняя чувство меры и чувство юмора. Но удивительно то, что при всей своей решимости и уверенности в своей правде каждый из этих двоих исполнен глубокого уважения к другому. Никакого псевдовольтерьянства в духе «Я не разделяю ваших убеждений, но готов умереть за ваше право их высказывать», ничего такого, напротив, дон Камилло не стесняется в выражениях, высказываясь в адрес пустозвонов красных, а Пеппоне гневно (и безграмотно, а потому уморительно смешно) обличает реакционных клерикалов. Но именно отчетливость уверенности и последовательность служения обоих не только вызывают взаимное уважение, но и наполняют их, этих двух огромных деревенских вожаков, невероятной нежностью друг к другу.
Как это возможно? В нашем большом мире непримиримость, взаимные обличения и яркие идеологические конфликты сплошь и рядом, а нежности и уважения практически не наблюдается. Почему эти двое так хороши? Что позволяет им подняться на такую нравственную высоту, что недосягаема для нашего просвещенного общества, оснащенного всевозможными инновационными технологиями? Гуарески дает два объяснения невероятной привлекательности своих героев. Замечу попутно, что он вовсе не хотел сказать, что все священники таковы, как прекрасный дон Камилло. Батюшка, который его временно заменяет, лишен особого обаяния. Автор также не пытается нас убедить, что все коммунисты таковы, как трогательный Пеппоне. Не случайно в конце книжки появляется мерзкий товарищ Споккья с прилизанными волосами и маленькими пустыми глазками. То есть Гуарески не говорит, что люди (священники или коммунисты) таковы, как его герои. Он говорит нам, что они могут быть такими. Так вот, при каких же условиях?
Первое объяснение состоит в том, что эти двое – простые люди. Они живут на земле под небом, смотрят на мощное неспешное течение реки. А река эта – часть поэзии, «которая началась с сотворения мира и никогда не кончалась». Ровно настолько, насколько человек может жить в простоте, в открытости миру, его стихиям и вещам, он способен и открываться другому человеку. Пеппоне драгоценен дону Камилло (и наоборот – Камилло дорог Пеппоне) просто потому, что он живет здесь, в этом мире, составляет его необходимую часть, и тайна его присутствия больше, чем его никчемные убеждения. Гуарески напоминает нам о том, что помимо социальных, идеологических, вероучительных определенностей есть еще тот глубокий и незыблемый уровень жизни, где мы все на берегу реки, а потому все друг другу свои.
Второе объяснение заключается в том, что эти двое слышат голос Третьего. Дон Камилло постоянно беседует с Христом – эти разговоры Гуарески пишет так сдержанно, тактично и просто, что присутствие Христа как персонажа нисколько не смущает и не раздражает, что можно считать большой литературной удачей. Но и коммунист Пеппоне, глубоко чуждый каких бы то ни было мистических откровений, в момент смертельной опасности явственно различает голос, который ему говорит: «Стоп!» — и разворачивается. Сегодня, когда непрестанно происходят мелкие и крупные медиаскандалы с участием церковных лиц, когда только ленивый не высказывается в адрес РПЦ – а заодно и всех клерикалов – критически и саркастически, очень уместно вспомнить, что Церковь – это не только эмпирически наличествующие персонажи, но и сообщество людей, состоящих в личных отношениях с Христом. В этом смысле дон Камилло – напоминание о том, что христиане – и даже священники – могут быть такими: живыми, искренними, умными и веселыми. Для Гуарески очевидно, что границы церкви как института не совпадают с границами любви Божией, которая, как дождь и солнечный свет, на всех изливается и всех объемлет. Собственно, об этом автор говорит в финале пространного предисловия: «В моих историях говорит мой Христос, то есть голос моей совести. А это мое личное, внутреннее дело. Так что каждый за себя, а Бог за всех» (с. 57). Как тут не вспомнить чудесную цитату из Джойса, которая просветляет и умягчает – проверено! – не только мое старомодное сердце, но и сердца моих студентов, энергичных, динамичных и креативных: «Любовь любит любить любовь. Медсестра любит нового аптекаря. Констебль бляха 14 А любит Мэри Келли. Герти Макдауэлл любит парня с велосипедом. М. Б. любит красивого блондина. Ли Чи Хань люби целовай Ча Пу Чжо. Слон Джамбо любит слониху Алису. Старичок мистер Вершойл со слуховым рожком любит старушку миссис Вершойл со вставным глазом. Человек в коричневом макинтоше любит женщину, которая уже умерла. Его Величество Король любит Ее Величество Королеву. Миссис Норман В. Таппер любит капитана Тэйлора. Вы любите кого-то. А этот кто-то любит еще кого-то, потому что каждый любит кого-нибудь, а Бог любит всех». Интеллектуал и искусник Джойс и Гуарески, который декларирует, что в его книжечке нет «никакой литературы», собственно, говорят об одном и том же: мы можем что угодно думать о церкви, Боге, истине и другом – и это не воспрепятствует каждому из нас любить кого-нибудь, а Богу – любить всех.
Да, «habent sua fata libelli». Знаменательно, что книжечка, которую завершает рождественский рассказ, появилась в последние дни ноября, как раз в начале Рождественского поста. В последнем рассказе Пеппоне, которому стало скучно и противно на очередном партсобрании, заходит к дону Камилло, а тот как раз поновляет фигурки для рождественского вертепа, и как-то так получилось, что Пеппоне в свою огромную ручищу механика берет Младенца и тоненькой кисточкой аккуратно прорисовывает лицо. И разговор при этом происходит самый незначащий. И они расстаются. «За дверью Пеппоне поджидала та же мрачная падуанская ночь, но у него было спокойно на сердце: он все еще ощущал в ладони тепло Младенца». Пусть и нас в самые мрачные, холодные и безнадежные дни года согреет живое человеческое тепло, исходящее от простых историй Джованнино Гуарески.
Текст: Марина Михайлова
Источник: Частный корреспондент