Исполнилось 100 лет со дня рождения литературоведа Владимира Викторовича Жданова
Большинство литературоведов и вообще всех, как-то соприкасающихся с историей отечественной культуры ХХ века, фамилию Жданов связывают отнюдь не с ученым миром, а с большевистской властью и ее яростным носителем, членом Политбюро ЦК ВКП (б) Андреем Александровичем Ждановым (1896–1948). Во славу большевиков он совершил много подвигов, в том числе вполне кровавых, но всенародно стал знаменит как ретранслятор сталинской идеи 1946 года об укрощении послевоенной творческой интеллигенции путем показательной порки Анны Ахматовой и Михаила Зощенко… Об этом много писали со времен перестройки и вплоть до наших дней, так что о Жданове А.А. здесь все.
Он с Владимиром Викторовичем Ждановым (1911–1981) только однофамилец. Так бывает. Слава богу, сама по себе и фонетически, и по смыслу приглядная русская фамилия Жданов имеет много достойных носителей. Вот еще почти полный тезка нашего приближающегося героя – и тоже литературовед – Владимир Александрович Жданов (1898–1971), автор известной книги «Любовь в жизни Льва Толстого» и многих других толстоведческих трудов.
А слава нашего юбиляра, к сожалению, ушедшего из жизни 30 лет назад, связана с другими трудами – энциклопедическими. По устойчивому, подтверждаемому многими мнению, именно Владимир Викторович Жданов был инициатором, главным энтузиастом и старателем знаменитейшей еще с позднесоветских времен девятитомной «Краткой литературной энциклопедии» (1962–1978).
Конечно, невозможно не заметить некоторое противоречие между названием этого фундаментального издания и количеством томов большого формата, его составивших. Ничего себе краткая, а какой же будет полная?! Но в редакционном вступлении к первому тому сразу дано пояснение: «Энциклопедия названа краткой, так как она не является исчерпывающим сводом литературных знаний… В сжатой по необходимости форме в КЛЭ освещены лишь наиболее важные вопросы…»
То, что нельзя объять необъятное, нам разъяснил еще Козьма Прутков. Но у вышеобозначенной краткости, нетрудно вспомнить, была еще одна причина, никакого прямого отношения к изящной словесности всех времен и народов не имевшая. Это уже вынужденно упомянутый в самом начале этих заметок политический диктат коммунистической власти, тяжелейший гнет идеологической цензуры. О какой полноте информации можно было говорить, если, например, крохотная, но совершенно справедливая научная ссылка в библиографии к статье о Маяковском (КЛЭ, том 4) на книгу Марины Цветаевой, выпущенную в Нью-Йорке, вызвала доносительское письмо в тогдашний Комитет по печати?!
Тем не менее доныне КЛЭ – единственная, на мой взгляд, в нашей стране изданная на русском языке завершенная многотомная литературная энциклопедия. Так что Владимир Викторович Жданов, укореняя и пробивая КЛЭ в директивных кругах конца оттепельных 1950-х, знал, что предлагал. В СССР энциклопедия по определению не может быть полной!
Однако и краткость по-ждановски получилась краткостью особой, о которой нельзя не сказать подробнее, прежде, правда, добавив еще несколько слов о юбиляре, ибо и до истории с КЛЭ Жданов, или в дружеских кругах просто ВВ, ВэВэ, был в литературно-научной Москве личностью заметной, если не сказать знаменитой.
Сын тамбовского лесничего, потомственный дворянин, он учился на историко-этнологическом факультете 1-го МГУ и в пединституте, работал учителем в Архангельске… Потом перебрался в Москву с женой Софьей Ермолаевной и двухмесячным сыном, тоже Владимиром, которого прямо в тамбовской плетеной бельевой корзинке водворили в комнату большой коммунальной квартиры напротив Центрального телеграфа. В итоге, несмотря на свое ультранепролетарское происхождение, даже вступил в Союз советских писателей в год его основания, 1934-й.
Его ранние литературоведческие труды были связаны с изучением творчества Лермонтова, поэтов-петрашевцев, Некрасова, Чернышевского. Вышедшая в серии «ЖЗЛ» книга Жданова о Добролюбове (1951) доныне остается наиболее полной биографией критика. Впоследствии в «ЖЗЛ» Жданов выпустил книгу о Некрасове. Пройдя неоценимую редакторско-текстологическую школу в серии «Литературное наследство», ВВ с 1950 года и вплоть до кончины работал в издательстве «Советская энциклопедия», которое КЛЭ и выпустило.
Наряду с этим необходимо подчеркнуть, что человеческий образ ВВ никак не вязался и попросту протестовал против стандартно рисуемого образа литературоведа как затрапезного задохлика, чахнущего над книгами и рукописями.
Наделенный в полной мере филологической въедливостью, феноменально начитанный, ВВ был рослый голубоглазый красавец от природы, всегда привлекавший внимание женщин и сам к ним влекшийся. О его романах и романтических приключениях по Москве и Ленинграду кружили легенды, кои сам герой благородно не поддерживал, хотя и не опровергал…
Писательница Зоя Богуславская недавно вспоминала, как впервые увидела ВВ.
«1954 год… В Клубе писателей (ныне ЦДЛ) идет разгоряченная дискуссия: властители дум решают вопрос, кто такой Маяковский и как к нему теперь относиться. Мы с Неей Зоркой, моей лучшей подругой, обе только что выпорхнув с театроведческого факультета ГИТИСа и поступив в аспирантуру, сидим в ложе над дубовым залом. Сидим не шелохнувшись, ведь нам кажется: от того, каков будет итог дискуссии, зависит все наше научное будущее. И вот в самый разгар схватки распахивается дверь в ложу и появляются два очень известных литератора, оба красавцы: Владимир Жданов и Георгий Макогоненко. Совершенно не обращая внимания на происходящее в зале и на судьбу Маяковского, ВВ восклицает: «Невероятно! Просто Боттичелли! Блондинка и брюнетка!» Короче говоря, дискуссию мы едва дослушали, и маститые красавцы-литераторы увязались нас провожать… Уже тогда я приметила эту особенность ВВ, в нем удивительно сочетались легкость общения и незаурядный литературный талант, искрящийся юмором темперамент и серьезность, скрупулезность исследователя».
Зое Борисовне вторит театровед, профессор Инна Вишневская. Вместе с Неей Зоркой и Зоей Богуславской она входила в знаменитую компанию интеллектуалок-красавиц в Москве начала 1950-х годов, «пятибабье», как их назвал Борис Слуцкий. Поскольку я в свое время был студентом Инны Люциановны, постольку студентом для нее и остался. «Хочешь узнать, каков был ВВ? – даже удивилась она. – Это очень просто: посмотри на Машу, его дочь. Она такая же высокая, статная, эффектная – это на вид. А по сути – такая же веселая и дельная одновременно. Ученая – и легкая, въедливая – и легкомысленная. Вот бывает же, что человек взял у родителей все лучшее. А вообще ВВ был из поколения мужчин былых времен, теперь таких уже не бывает. А что хотите? Дворянин. С ним было лестно на людях показаться, независимо от сути отношений».
Сын ВВ Владимир (он стал инженером-строителем, в частности принимал участие в проектировании и строительстве Останкинской телебашни) рассказывает, что отец страстно любил езду на автомобиле, хотя ничего не понимал в технике и с трудом отличал капот от багажника.
Тем не менее он на заре послевоенного автомобилизма разъезжал по тогдашней Москве без пробок на первом «Москвиче», затем на «Победе», потом была «Волга» с оленем (оленя не раз с мясом вырывали с капота), а потом, даже когда появились «Жигули», не перешел на них, а до конца жизни менял «Москвич» на «Москвич». Он любил рассказывать, как впервые приехал на авто к Чуковскому в Переделкино. Тот встретил у ворот и неодобрительно покачал головой: «Не дело русскому интеллигенту управлять автомобилем». С Чуковским ВВ связывала сердечная и научная (через Некрасова) дружба, сохранилась богатая переписка.
Особая страница – дача в Пахре. Все твердят: Переделкино, Переделкино, а ведь и Пахра – сакральное место советского литературно-художественного мира. Дача ВВ была, как дворянское имение в его советском перевоплощении: с прогулками и беседами о литературе на аллеях (ближайшие соседи Твардовский и Тендряков), с большой семьей, обедами на веранде, пением романсов под аккомпанемент фортепьяно (ВВ, обладавший выразительным густым баритоном, особенно любил, конечно же, «Выхожу один я на дорогу…»), с роящимися по флигелям молодыми талантами и с кучей приживалок, которые, по свидетельству соседей, пили из хозяина кровь… А в кабинете ВВ целая стена была занята его коллекцией термометров, также висел подарок тамбовских земляков-музейщиков – плакатик со стихами:
В.В. и градусник! По сути,
природа их проистекла
из сочетанья резвой ртути
с прозрачной трезвостью стекла.
И этот человек, живущий, несмотря ни на что, в мире красоты, – придумал КЛЭ и взялся за ее издание в полную меру всех своих сил.
Разумеется, главным редактором КЛЭ назначить ВВ не могли. Беспартийный, без ученых степеней (не удосужился тратить время на квалификационное оформление своих трудов как диссертаций – при том что книга о Добролюбове выдвигалась на Сталинскую премию). ВВ назначили заведующим редакцией литературы и языка издательства «Советская энциклопедия» и заместителем главного редактора КЛЭ. А главным редактором утвердили литературного функционера, поэта Алексея Суркова, автора стихотворения, ставшего основой классической «Землянки» («Бьется в тесной печурке огонь…»), и фронтового приятеля Константина Симонова («Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины…»).
Почему именно Суркова? – спрашивал я многих литературоведов, причастных к КЛЭ. Никто не знал, до этого еще надо докапываться. Просто было принято такое решение. Но, думаю, ВВ с начальником повезло. По традиции у нас за начальников сплошь и рядом именно заместители и работают, а если они еще и не мешают!.. КЛЭ была доведена ВВ до успешного финала и даже с прибытком (первоначально восьмитомная, энциклопедия в итоге обрела дополнительный, девятый том).
А вот почему почти за два десятилетия трудов над КЛЭ ВВ многое претерпел и даже, при изначальном здоровье и телесной крепости, не дожил и до 70, поясним с опорой на документы.
Возьмем один из них, хранящийся в фонде В.В.Жданова Российского государственного архива литературы и искусства (РГАЛИ, Ф. 3105, оп. 1, ед. хр. 65). Называется он просто и даже казенно – «По поводу рецензий, подготовленных Комитетом по печати» и подписан безлично: «Редакция литературы и языкознания Издательства «Советская энциклопедия». Однако такова была тогда форма подготовки официальных документов, а в действительности, как показывает досконально знающая архив отца переводчик и литературовед Мария Жданова (Зоркая), его действительным автором был ВВ, потому он в его архиве и сохраняется. Правда, автором своеобразным.
Дело в том, что выход каждого из томов КЛЭ сопровождался шумом в литературных кулуарах и в печати. Появлялись отрицательные и очень отрицательные рецензии, правоверные советские литературоведы писали письма в ЦК и в другие серьезные инстанции…
Что же не устраивало этих мастеров специфических окололитературных жанров? А то и не устраивало, что ВВ с огромной командой авторов (в первых четырех томах их уже около 1900, не считая редакторов и консультантов) сумел в КЛЭ свести краткость с ее, по Чехову, братом – талантом.
Несмотря на все идеологические и цензурные стеснения, наплевав на пресловутые партийность и классовость тогдашнего литературоведения, ВВ старался дать как можно более широкое, справедливое, объективное изображение мирового и особенно отечественного литературного процесса.
Что говорить, полностью избавиться от коммунистического диктата ему не удалось. Но и сегодня восхищаешься тем, что удалось. И в историко-, и в теоретико-литературных частях КЛЭ. Недаром до сих пор она остается авторитетным справочником и пособием для уважающих себя издательств и учебных заведений.
Но и у большевистских аргусов особое чутье на ветер свободы и даже на его сквознячок, которым потягивало со страниц КЛЭ. Потому и писали в директивные органы, а последние требовали от издательства «Советская энциклопедия» объяснений. И вот ВВ, собрав своих друзей-сотрудников, садился за ответ – «по поводу рецензий…». Писали новый документ, так сказать, на полях документов. В итоге, правда, больше получалось похоже не на оправдательное покаяние, а на сатирический комментарий, нечто щедринско-зощенковское. Но что поделаешь, доброхотные рецензенты сами подставлялись.
При этом в названном отчете, где ВВ держит ответ сразу за четыре тома издания, он не становится в позу кающегося грешника, а невозмутимо, с безмятежной интонацией бьет недругов КЛЭ и самой литературы, что называется, по квадратам. Здесь надо учесть, что пишется ответ в сентябре 1968 года, то есть в недели вторжения войск стран Варшавского договора в Чехословакию, когда у нас в стране резко политически похолодало. Но «Бей в барабан и не бойся!» – эти ведь строки взял однажды в эпиграф не чужой В.В.Жданову Добролюбов.
«Критикуя освещение советской литературы как слабый раздел издания, авторы рецензий ни слова не говорят о множестве относительно крупных статей, посвященных русским советским писателям – <…> С.Маршаку, М.Зощенко, Вс.Иванову, Ильфу и Е.Петрову, М.Исаковскому, Н.Заболоцкому, В.Катаеву, Л.Леонову, А.Макаренко, А.Малышкину, В.Гроссману, Л.Мартынову, С.Михалкову, В.Луговскому, В.Лебедеву-Кумачу, Г.Маркову и многим другим. Думается, что рассмотрение этих статей было бы обязательно при серьезном подходе к делу и могло бы дать куда более полное и объективное представление о том, как обстоит дело с советской литературой в КЛЭ».
Здесь примечателен подбор имен – названы писатели пусть по-разному, но действительно талантливые, не привязанные ни к соцреализму, ни к советской власти. Особенно восхищает упоминание опального Василия Гроссмана, чьи сочинения после скандала с попыткой публикации романа «Жизнь и судьба» в те годы не переиздавались, исключались из вузовских программ.
Своеобразно оправдывается ВВ и по поводу упреков в принципах отбора библиографии к статьям.
«Редакция КЛЭ вообще не может давать одну только «правильную» библиографию, одни только бесспорные статьи и книги, тем более что сама эта «бесспорность» вполне может иной раз стать предметом спора. Известно, что время нередко меняет многие представления и оценки в сложных вопросах искусства. Как же при этом быть с библиографией, которую мы стараемся давать как можно полнее? Ведь в ней что-то неизбежно должно устареть, что-то наверняка окажется спорным или даже ошибочным с марксистской точки зрения или просто с позиций сегодняшнего дня (хорошенькое сопоставление! – С.Д.). Единственный выход мы видим в том, чтобы давать по возможности правильную оценку того или иного явления в самой энциклопедической статье об этом явлении <…>; в библиографии же приходится указывать разные работы на ту же тему, содержащие нередко разные точки зрения. Руководящим началом для читателя должна служить оценка, предложенная в статье КЛЭ и подкрепленная именем автора (чаще всего это имя встречается и в библиографии, как имя автора соответствующих работ о том же писателе). <…>
К сожалению, редакция не имела возможности указать в библиографии другое издание прозы Цветаевой, кроме зарубежного. Но нельзя не подивиться тому, что рецензент 1 (имена рецензентов редакции КЛЭ не сообщались. – С.Д.) с непонятным удовлетворением заявляет, что ему «неизвестна» книга Цветаевой и что он «может только догадываться» о ее содержании. В данном случае эти догадки излишни: во-первых, «Проза» Цветаевой имеется в спецхране больших столичных библиотек и профессиональный литератор имеет возможность ознакомиться с этой книгой; во-вторых, многие публикации, заимствованные именно из этой книги, уже появлялись в нашей печати <…>. Можно только сожалеть, что квалифицированному рецензенту все это осталось неизвестным.
И, наконец, по поводу тома «Новое о Маяковском». Действительно, эта книга подверглась критике в печати и в постановлении ЦК КПСС от 31 марта 1959 года. Однако эта книга существует, она не изъята из библиотек, и не заметить ее, перечисляя многие работы о Маяковском последних лет, было, конечно, невозможно. Тем более что в этом обширном томе есть немало ценных материалов, не подвергшихся критике. Такова, например, работа Е.Наумова «Ленин о Маяковском», по своей обстоятельности единственная в нашей печати, содержащая неизвестные суждения Ленина о Маяковском».
Эта ссылка на «открытия» Наумова, известного обскуранта от литературоведения, звучит просто издевательски по отношению к рецензенту: что ж, ты, дурашка, не замечаешь, как мы вынуждены привечать и твоих собратьев у партийного корыта?!
Эстет, меломан, гурман по своей натуре, ВВ даже внешний облик КЛЭ постарался сделать неказенным, художественным, значимым. Не знаю, кто выбрал изданию переплет цвета какао с молоком, но вот то, что с корешками энциклопедии, где указываются названия первой и последней статей тома, вольничал именно ВВ, известно доподлинно. Так, на корешок 3-го тома (1966) попал «Иаков», носящий библейское имя древневосточнославянский монах, предполагаемый автор историко-агиографического сочинения XI века «Память и похвала князю русскому Владимиру, како крестися Володимер». Разумеется, в стране государственного атеизма в краткой энциклопедии обойтись без статьи о таинственном монахе-сочинителе было никак невозможно!
Свою методу ВВ закрепил в 4-м томе (1967). Здесь на корешке появилась фамилия молодого тогда, но очень боевого критика и литературоведа, «новомирца» Владимира Лакшина, которому уже досталось от официозной печати за статьи о Солженицыне и другие тому подобные «прегрешения». Этой крамолы рецензенты, разумеется, не могли не заметить. Вот что пишет ВВ в ответ на проявленную бдительность.
«Странно все-таки, что во многих случаях, отказываясь от критики статей КЛЭ по существу, рецензенты рассуждают по поводу библиографии и по поводу разных частностей. Как ни важна библиография к статьям, но вряд ли кто усомнится в том, что идейное направление издания выражено прежде всего в самих статьях. Разве не удивительно, что рецензент 1 выражает недоумение по поводу самого факта – почему статья «Литературная критика» (точнее было бы сказать – ее вступительная часть) принадлежит «тому же В.Лакшину»? Его при этом совсем не интересует, что же это за статья – плоха она или хороша? Его волнует, почему имя того же критика оказалось «золотом» на корешке (разумеется, это случайность, такая же, как, например, появление на одном из корешков БСЭ-2 имени писателя Г.Березко) (речь идет о сталинской Большой советской энциклопедии и прозаике Георгии Березко, московском сибарите и дон-жуане, не менее знаменитом, чем сам ВВ. – С.Д.). Но если бы рецензент дал себе труд прочесть самую статью, на которую он пытается бросить тень, критикуя имя автора, то он увидел бы, что в ней дается точное и содержательное определение литературной критики как одного из видов литературы, определение ее существа, ее задач и возможностей.
Рецензент 1 недоволен подбором библиографии к заметке «Лакшин В.», открывающей 4-й том КЛЭ. Он утверждает, что «редакция энциклопедии игнорировала многочисленные критические оценки деятельности Лакшина», но зато «привела в библиографии устаревшие материалы безобидного характера». Почему несколько рецензий советских литературоведов на работы Лакшина 1959–1964 годов названы «устаревшими» – неизвестно. Также неизвестно, почему рецензент «не заметил» в библиографии статей Ю.Барабаша <…> и Е.Осетрова <…>, в которых содержится полемика с Лакшиным <…>.
Таким образом, нам кажутся необоснованными опасения рецензента 1 относительно того, что не все «читатели будущего» поймут, что КЛЭ преподносит им «тенденциозную информацию» под видом энциклопедической беспристрастности. Читатели будущего прекрасно во всем разберутся».
В таком боевом стиле выдержан весь огромный, 1,5 авторских листа, ответ на критику КЛЭ. ВВ и редакция выступают против тона «разоблачений и проработки, которые менее всего уместны в энциклопедии». В ответ на критику статьи «Акмеизм», написанной отправленным в лагеря Синявским, ВВ ее, критику, доказательно отводит, язвительно прибавляя: «…можно предположить, что наш рецензент прочитал статью не об акмеизме, а только подпись под нею. Можно ли на этом шатком основании объективно и достойно судить о всей дальнейшей работе редакции?»
Проанализировав претензии к зарубежному разделу в статье «Литературоведение», ВВ и его команда отмечают: «…все три оценки рецензентов не соответствуют действительности и свидетельствуют о незнании предмета. <…> Предвзятость рецензентов в этих отзывах столь же очевидна, как и их некомпетентность».
Отвечает редакция и на упреки в фактических ошибках. «Ошибки в издании действительно есть, редакция прилагает много усилий для борьбы с ними, но полностью избавиться от них не удается. Когда имеешь дело с многими тысячами фактов, дат, имен и названий, то какое-то количество ошибок и разного рода неточностей все-таки проникает в печать.
Редакция благодарна за все указания на ошибки. Но хотелось бы, чтобы нам указывали действительные ошибки, а не мнимые. И не объявляли бы нашей ошибкой то, что является плодом неосведомленности самого рецензента». Следуют примеры. При этом надо отметить, что начиная со второго каждый том КЛЭ заключался таблицей замеченных ошибок и опечаток.
Завершается этот ответ на критику тоже по-боевому: «Подводя итоги, редакция считает нужным сказать, что она будет стремиться извлекать нечто полезное для себя из всякой критики, даже из той, которая не может считаться образцом объективности».
И надо признать, редакция и впредь «извлекала». Очевидно, окончательно осознав, что дракон большевизма в литературоведении и критике, несмотря ни на что, не только жив, но и здоровехонек и по-прежнему агрессивно невежествен, ВВ с единомышленниками продолжили свой внешне незримый бой с ним, о чем свидетельствуют последующие пять томов КЛЭ.
Главное, что в КЛЭ по-прежнему стремились открыть возможности для свободного, нестесненного литературоведения, для серьезных, объективных оценок. И многое удавалось, примеров предостаточно, это попросту система.
Правда, и власть сделала оргвыводы. Руководство редакции вначале укрепили кандидатом филологических наук Ермаковым, а затем ВВ и вовсе от руководства редакцией отстранили (оставив, правда, замом), ибо нападки в печати на КЛЭ продолжались.
Последнее замечательное детище ВВ, где он тоже был заместителем главного редактора, – «Лермонтовская энциклопедия», вышедшая в год его кончины – 1981-й. Несмотря на изнурительную болезнь, он также вложил в это неустаревающее издание немало сил, получив как последнее «прости» в предисловии к книге проникновенные слова признательности от коллег.
* * *
В записной книжке Ильфа говорится о том, что даже на титульных листах энциклопедий не обойтись без опечаток. Но на титулы полезно иной раз посмотреть не только ради обнаружения курьезов. Перечитайте эти своды фамилий с чинами и званиями и попробуйте догадаться, кто из названных только присутствовал, а кто сделал труд так, что до сих пор и с запасом годится даже нам, в эпоху Интернета и увядшей цензуры.
Текст: Сергей Федорович Дмитренко — литературовед
Источник: НГ Ex Libris