Архивная публикация интервью с П.Луциком
— Петр, как становятся сценаристом? В школе любили писать сочинения?
— Я больше увлекался физикой и математикой. Литературу любил, но не ту, что по программе. Хотя хороший диалог без литературного таланта ты не напишешь, как бы ни умел придумывать сюжеты.
— Как произошло, что ваши сценарии стали ставить?
— Уже на первом курсе мы написали сценарий короткометражки, который был принят на «Мосфильме». Потом написали сценарий для дебюта Лены Цыплаковой «Гражданин убегающий». Один из наших сценариев прочитал главный редактор альманаха «Киносценарии» Женя Григорьев и сказал, что напечатает. И как-то пошло. Первым фильмом был «Савой» Михаила Аветикова. Мы были так поражены тем, что перешло из сценария в фильм, что, поговорив спокойно с Мишей и не обижая никого, попросили на студии снять наши фамилии с титров и изменить название картины. Понимаете, это был наш мир, а фильм получился совершенно другой. Нас это страшно разочаровало. В общем, это повторялось потом и с другими фильмами.
— Не устраивало, как ставят ваши сценарии?
— Казалось, что можно сделать как-то интереснее. Получалось, что мы всегда работали с людьми, которые по нашим сценариям ставили свои первые картины: Миша Аветиков, Александр Хван, Денис Евстигнеев, Томаш Тот. Все время была надежда, что будет по-другому.
— Работая режиссером, получилось воплотить свои идеи?
— В общем, да. Но в очень малой степени. И дело не только в деньгах — они, как выяснилось, решают не все проблемы. Если человек не работал за 120 рублей в месяц, то и за 1200 долларов не будет работать. Задуманный фильм вообще всегда лучше, чем поставленный. Любой режиссер скажет то же самое. Я думаю, если спросить Милоша Формана, он скажет: «Я задумал лучше. Но получилось тоже неплохо».
— Многие приходят в режиссуру из других профессий, специально не учась…
— Научиться этому можно, только делая картину как режиссер. Я учился на этой картине. Плохо, что режиссер у нас еще и руководитель. После того как я снял эту картину, регулярным полком я, наверное, не смогу командовать, но небольшим партизанским соединением, начиная от снабжения и кончая боевыми действиями, я вполне бы уже мог. Есть опыт.
— Любите ли вы наше кино?
— Новое — не люблю. Люблю все старое советское кино, даже самое аляповатое и политическое. «Александр Невский», «Чапаев», «Тихий Дон» — это же серьезно было все. Я пытался понять, почему тогда кино было таким притягательным, — в нем была невероятная простота, эмоциональность и искренность. Искренне скакали лошади, искренне лаяли собаки. Мы это утеряли совершенно. Настоящее кино — это всегда рассказанная история. Можно рассказать ее с изысками, если вам это нравится, но рассказать ее все равно надо. Большинство наших современных фильмов — блеклые и серенькие. Было бы легче, если бы появилась, скажем, «новая русская волна». Появилось бы то, от чего можно отталкиваться, с чем соревноваться. То, что существует в этой чертовой машине под названием Голливуд.
— А как насчет идеологии?
— Это неважно. Не нужно сейчас снимать «Кубанских казаков», но какого уровня надо быть мастером, чтобы создать в то время такую картину, которую смотрели все и которая и сейчас «пробивает»!
— Несмотря на то что ни во что не верится?
— Да кино вообще — фанера. Это скотское искусство, очень грубое, наглое, абсолютно лживое.
— Что вам ближе — авторское кино или жанровое?
— Зрительское. Хотя все говорят, что я снял авторскую картину. Но, мне кажется, она очень зрелищная. Можно делать очень зрелищные картины и при этом вкладывать в них все свои мысли, свою философию. Мне кажется, что любое хорошее кино чуть-чуть авторское.
— Вы можете определить жанр своего фильма?
— Жанр — малобюджетный эпос, наверное. Жалко, что малобюджетный.
— Есть ли в фильме положительные герои?
— Все четыре героя очень положительные.
— Грызут, режут, убивают людей — и положительные?
— А Рэмбо — положительный герой? Тогда положительный герой — это который не дерется, не ловит рыбу, не ест мясо, не курит…
— По-вашему, они правы?
— Там нет ни правых, ни виноватых. Просто я хотел сказать, что есть такие люди. Русский характер — это зверство невероятное и в то же время невероятная доброта. Они такие небесные звери.
— Некоторые критики писали, что «Окраину» нужно запретить, что фильм могут воспринять как призыв к насилию…
— То, что происходит у меня, — это все мило, дружелюбно. Человек всегда сам выбирает, как поступить. Нет такого закона выживания: либо я, либо он. Можно вполне спокойно разойтись.
— У вас не расходятся, у вас обидчикам горло перегрызают…
— Это составляющая часть истории, которую мне хотелось рассказать.
— Но зрителю может быть неприятно на это смотреть.
— Мужчины посмотрят, я думаю, и нормально к этому отнесутся, с иронией. Картина рассчитана на мужчин — провинциальных жителей. Я не делал универсальную картину.
— Поджог Москвы — это шутка или глубокомысленное обобщение?
— Москва загорелась сама. Они не хотели ее жечь. У меня был кадр, где они стояли на холме и говорили, что вот жалко — столько ущерба. Я убрал его. Ну, сгорела Москва — так вышло.
— Считаете, это может произойти?
— Конечно. А вы не чувствуете этого? Наверное, живя в Москве, тяжело это почувствовать. Ведь сейчас обирают колхозы. Приезжают бандиты, и целый колхоз в тысячу дворов платит дань. Они могли бы перестрелять их, и никто бы больше не приехал. Но они платят, и это так унизительно. Они ничего не хотят: ни войны, ни бунтов. Конечно, окраина не пойдет на Москву с кольями. Москва пока может спать спокойно, но вообще люди немножко расслабились, их дома давно не жгли.
— Надо их заставить взбодриться? А Страшный суд?
— Я не религиозный человек, скорее язычник. Религия не очень-то нас спасла. Что сейчас происходит в церкви: все эти попы с мобильными — подозрительно. Вера в Бога — это такое личное дело. Кому-то для этого нужно кресты на лоб ставить, бить поклоны и свечки зажигать, кому-то другое нужно. Замечательно, пусть лучше в церковь ходят. Другое дело, что они ходят в церковь, потом режут друг друга, потом опять в церковь. Бандиты — самые набожные люди.
— Какое будет следующее кино?
— Пока не решил. Я приглядываюсь…
1998
СПРАВКА
Пётр Николаевич Луцик (1 января 1960, с. Березань, Киевская область — 28 октября 2000, Москва) — русский режиссёр и сценарист. Писал сценарии в соавторстве с Алексеем Саморядовым к фильмам «Дети чугунных богов», «Окраина», «Лимита», «Гонгофер», «Дюба-дюба», наиболее ярко выразившим поколение 90-х.
Тескт: Ирина Прохорова
Источники: litsnab.ru, Киносценарии (№ 4—6, 2009)