Максим Ковальский: «Человек слаб — система сильна»
20-летию «Коммерсанта» посвящается
Максим Ковальский пришёл в «Коммерсантъ» в 1989 году, когда ему было 25 лет, и вот уже десять лет возглавляет журнал «Коммерсантъ-Власть». Вместе с «Часкором» он вспомнил о том, как всё начиналось, как «Коммерсантъ» стал тем, чем стал, и почему на него ориентируются другие СМИ.
— Как вы пришли в «Коммерсантъ», с чего начинали свой путь?
— Я пришёл в «Коммерсантъ» в октябре 1989 года: газета ещё не выходила постоянно. В августе был первый «нулевой» номер, второй «нулевой» вышел в сентябре. Тогда я работал в информагентстве «Постфактум». Владимир Яковлев, создатель «Коммерсанта», полагал, что, прежде чем сделать газету, нужно создать структуру, которая будет поставлять для неё новости. Там я был редактором.
У нас был маленький офис на Хорошёвском шоссе, в жилом доме. Сидело нас там человек тридцать. Я тогда был маленьким — всего 25 лет, и я не очень задумывался над большими замыслами: какова общая структура газеты и какие у нас цели. До «Коммерсанта» я работал учителем в школе, вёл группу продлённого дня. Зарплата у меня было 60 рублей — в «Коммерсанте» мне дали 600.
С самого начала я почувствовал, что попал в свою компанию. Были такие взаимоотношения, которые мне казались правильными. С одной стороны, с довольно жёсткой иерархией: было понятно, кто начальник, а кто подчинённый. С другой — не было никакого хамства и насилия. Никого не заставляли ничего делать, все пришли в «Коммерсантъ» добровольно. Не было такого, что крепостной не хочет работать, а барин его заставляет, — я такое видел в советских учреждениях. Были отношения свободных людей. Мне это понравилось и нравится уже 20 лет.
— Почему день рождения «Коммерсанта» отмечается именно 22 октября?
— Насколько я знаю, второй «нулевой» выпуск «Коммерсанта» был вложен в газету «Московские новости» и вышел как вкладка как раз 22 октября 1989 года. «Московскими новостями» руководил отец Владимира Яковлева Егор Яковлев. Во вкладке был сделан анонс о том, что газета начнёт постоянно выходить в январе 1990 года. Я сам этого категорически не помню, но говорят, что было именно так.
— Как получилось, что из школьного учителя вы стали редактором газеты?
— Как это всегда бывает — меня потянули друзья. Моя мама — редактор, я вырос среди разговоров о том, что пишется через два «н», и образование у меня лингвистическое. Я и раньше подрабатывал редактурой текстов, так что мне не пришлось осваивать что-то кардинально новое. Чему пришлось научиться, так это работать на компьютере. Во всех издательствах тексты писались только на бумаге, а в «Коммерсанте» всё с самого начала делалось на компьютерах: для 89-го года это было действительно здорово.
— Всем известно, какие высокие требования «Коммерсантъ» предъявляет к своим текстам. Когда вы только пришли в газету, вы сразу почувствовали на себе всю жёсткость стандартов?
— Поскольку я не писатель, а редактор, то это авторы почувствовали на себе наши правила. Я следил за тем, чтобы стандарты соблюдались. Но вы должны понимать, что требования не были чётко сформулированы с самого начала нашей работы в 89-м году. Правила выкристаллизовывались постепенно. Не было такого, чтобы я пришёл, а мне на стол положили готовую инструкцию.
Сотрудники редакции тоже подбирались соответствующим образом. Если человек не понимал, что такое «объективная формулировка» и «отсутствие эмоциональности» и чем факт отличается от оценки, то он отсеивался.
Я до «Постфактума» не работал с новостями и попросил Яковлева провести с нами занятие и рассказать, как должна быть устроена новость, какая должна быть композиция и т.д. Мы просидели примерно час, разобрали новостей десять — с чего начинать, что главное и второстепенное, а потом в редакции отрубили свет. Так что последнюю новость мы обсуждали уже в кромешной темноте.
Лично мне одного часа хватило, чтобы понять, о чём идёт речь. Дальше уже я следил за тем, чтобы подобное понимание новостей было и у авторов.
Я должен вам сказать, что редактура никогда не была в «Коммерсанте» формальным элементом, ей всегда уделялось большое внимание. Этим занимались не только литературные редакторы, как мы их потом назвали, рерайт, но и редакторы отделов. Тексты переписывались по тысяче раз.
— Когда речь заходит об истории «Коммерсанта», создатели газеты любят говорить о том, что фирменным знаком газеты с самого начала было отличие от всех остальных советских изданий. Вы могли бы на практических примерах пояснить, в чём была эта разница?
— Главным было отсутствие эмоций. Советский газетный стиль был весь пронизан пафосом — либо героическим, либо антигероическим. Целью публикации было или восхвалить власть и работяг, которые задержались на два часа после работы, — «и слёзы текли по щекам железнодорожников». Или осудить кого-нибудь. В «Коммерсанте» мы стремились дать людям информацию, а уж оценку они вынесут сами.
Вторым отличием, тоже связанным с отсутствием эмоций, стало то, что мы встали на позицию наблюдателей и старались на все события смотреть как бы со стороны. Когда ты вовлечён в события и сопереживаешь, ты не можешь смотреть на происходящее с иронией. Отстранённость же позволяет взглянуть на события иронически — прежде всего это касалось отношения к власти. Обычно она становилась объектом или лизожопства, или гневного осуждения. А мы просто писали, что есть такие люди, они принимают такие-то решения, а галстук у чиновника был криво повёрнут или он оговорился и получилось смешно. Не было никакого пиетета перед ними.
А ещё у нас появился юмор. Советские СМИ исходили из того, что читатель — идиот. Если принималось решение напечатать шутку, то это нужно было специально обозначить: напечатать её на специальной юмористической странице или в рубрике «Улыбки разных широт». В «Коммерсанте» относились к читателю как к умному, и как мы в обычной жизни не предупреждаем о том, что «сейчас пойдёт шутка», так и на страницах газеты этого делать не нужно.
— Мне кажется, до сих пор многие наши СМИ уверены в том, что читатель — дурак, и прямо этим руководствуются.
— Я выскажу своё личное мнение. Представление о том, что читатель — дурак, иногда бывает полезным. В том смысле, что читатель не должен трудиться, когда он читает газету. Каким бы умным и сложным ни было то, что ты пишешь, оно должно быть представлено в максимально лёгкой для восприятия форме. А вот если говорить о содержании, то оно не должно ориентироваться на пятиклассника, конечно.
— Как вы считаете, в этом плане «Коммерсантъ» стал для других газет проводником новых стандартов журналистики? После 1990 года появилось множество новых изданий, которые качественно отличались от советской прессы.
— Я бы уточнил только, что не проводником, а в большей степени создателем новых стандартов. Мы чьи стандарты проводили? Свои. А проводник что-то чужое берёт и куда-то проводит. Отчасти да, Яковлев что-то взял из западной журналистики, но только частично.
С другой стороны, журналисты, которые проработали какое-то время в «Коммерсанте», потом по разным причинам уходили в другие издания и несли туда новые представления о том, какой должна быть новая журналистика, — а через «Коммерсантъ» за 20 лет прошло очень много людей. Когда в 1995 году в результате конфликта полностью ушла редакция аналитического еженедельника «Коммерсантъ» и создала журнал «Эксперт», понятно, что они привнесли в новое издание многое из того, что было в «Коммерсанте».
Так что разработанные в «Коммерсанте» стандарты вышли за его пределы, это сто процентов.
— Когда журналисты приходили в «Коммерсантъ», насколько легко они приспосабливались к вашим требованиям?
— Тут всё строго индивидуально. Кому-то было легче, кому-то труднее. Но надо понимать, что у Яковлева была такая идея, что нужно брать на работу не журналистов по образованию, а профильных специалистов и учить их писать по-коммерсантовски. Хотя сейчас у нас работает гораздо больше выпускников факультета журналистики, чем это было 20 лет назад. С чем это связано, я затрудняюсь объяснить.
— Широко известно, что «Коммерсантъ» всячески декларирует свою независимость от любого влияния извне, политического прежде всего.
— Это неоднократно подвергалось сомнению. Допустим, когда Борис Березовский приобрёл «Коммерсантъ», все говорили: «Ну, всё понятно!» — и через эту призму рассматривали все публикации. Потом то же самое было, когда «Коммерсантъ» купил Алишер Усманов. Но, надо сказать, выискивать следы влияния людям быстро надоедает.
Когда у издания есть чёткая формальная концепция, она уберегает от чьего бы то ни было влияния. У нас не может выйти заметка с заголовком «Кровавый режим Путина», равно как и с заголовком «Пусть Путин останется на 14-й срок». Ни одна, ни вторая заметка не пройдёт у нас по формальным основаниям: такие слова просто не пишутся. Даже если так по какой-то причине напишет автор, это прочтёт редактор отдела или главред, и они увидят, что написано не по-нашему. Всё равно как если бы заметку написали на иностранном языке. Вроде и на кириллице, но не понятно. Может ли у нас выйти заметка на болгарском языке? Очевидно, что нет. Так что человек, может, и слаб, но система — сильна.
Вы мне, конечно, можете припомнить, что в 99-м году была скандальная заметка о том, как Евгений Примаков не долетел до США, развернув самолёт обратно в Москву (тогда Штаты начали бомбить Белград. — «Часкор») . У нас вышла публикация, где действия Примакова подвергались осуждению. В редакции был скандал, который привёл к перестановкам в руководстве.
— Как смена собственников влияла на позицию «Коммерсанта»? Или это были чисто финансовые взаимоотношения?
— Всегда есть люди, которые хотят угодить новому хозяину. И тут возникает два вопроса: таких большинство? И есть ли среди них начальство? В «Коммерсанте» ни первое, ни второе условие не было соблюдено.
— Если говорить не о воздействии внешних факторов, то «Коммерсантъ» сам по себе меняется год от года или сохраняет тот курс, который был заложен 20 лет назад?
— Я сейчас как раз готовлю альбом к 20-летию «Коммерсанта» и листаю старые подшивки. В 91-м году Ельцин стал президентом России. Как вы думаете, на какой полосе был материал об этом событии? На восьмой из двенадцати. А на первой полосе — о том, как Октябрьский райисполком Москвы, который славится своим хорошим отношением к предпринимателям, подал в отставку в полном составе. Это был стандарт начала 90-х годов. И это уже давно поменялось: политика выходит на первых полосах. Не только потому, что поменялся макет, — поменялся сам подход: мы не играем в игру, когда деловая информация на первом месте, а всё остальное уже потом.
Хотя многое из того, что было заложено 20 лет назад, безусловно, сохранено. Другое дело — как это сейчас воспринимается. Раньше, при Ельцине, мы никогда не воспринимались как оппозиционная пресса. Объективная — и хорошо. При Путине, когда многие СМИ откровенно скатились к лизожопству, мы уже воспринимаемся по-другому.
Мне приходилось слышать о том, что «Коммерсантъ» — оппозиционная газета, а «Власть» — оппозиционный журнал. Мы-то не поменялись, поменялись наши координаты в информационном пространстве.
— То есть пока бизнес в начале 90-х только организовывался, для предпринимателей были важнее новости о райисполкоме, а потом на первый план вышла политика, поскольку она стала больше влиять на бизнес?
— Конечно, как только люди разбогатели, их стала больше интересовать политика, Дума, семибанкирщина. Бизнес прошёл путь от ларька до кремлёвской башни.
— Это и есть то, о чём так любит говорить Владимир Яковлев — о выращивании «Коммерсантом» своей аудитории?
— Это всегда вопрос, насколько пресса угадывает интересы аудитории и насколько она их формирует. И это касается не только СМИ, но и, например, мобильных телефонов. Они появились, потому что были востребованы обществом, или стали востребованы после того, как появились? Философский вопрос.
Беседовала Анастасия Алексеева
Источник: Частный корреспондент