Александр Левитов. Жизнь московских закоулков

Левитов А.И. Жизнь московских закоулков: очерки и рассказы. Предисл. и коммент. Е.Савиновой; Гос. публ. ист. б-ка России. — М.: «Индрик», 2013. — 456 с.
Имя Александра Ивановича Левитова появилось на страницах русской периодической печати в конце 1850-х гг. Литературная критика благосклонно приняла самобытного писателя, правдиво отображавшего быт обитателей предместий, городских окраин и столичных трущоб[1]. Беллетристические опыты молодого автора обращали на себя внимание органичной связью с жизнью, ярким и образным языком, точностью описания деталей и характеров, за которыми чувствовался тяжкий личный опыт.
В период подъема революционных настроений перед Великой реформой закономерным было возникновение целого ряда беллетристов, которые сконцентрировали свое внимание на нескончаемой борьбе „маленького человека» за то, чтобы выжить в несправедливом мире. Произведения литераторов „народного реализма», таких как Н.Г.Помяловский, ВА.Слепцов,Ф.М.Решетников,И.А.Кущевский,М.А.Воронов, Н.Н.Златовратский, П.В.Засодимский и других, представляли собой социальные очерки, отличительной особенностью которых являлась скрупулезная документальность.
Писатели-разночинцы сделались комментаторами и исследователями народной жизни, привлекли внимание общества к человеку из низов, которому суждено было стать одним из основополагающих типов русской литературы. А.И.Левитов, являясь одним из самых ярких авторов в этой плеяде „певцов народного горя», считал важным без прикрас рассказать о своем герое: „Лик Божий, кажись, давно утерял, давно уж он весь от жизни измызган и заброшен за забор, как бабий истоптанный башмак, а эдак вот проживешь с ним, побеседуешь по душе, ан там, на глуби-то, внутри-то, она и светится, как светлячок, душа-то Божья, и мигает. А кто к нему подойдет, к этой бедноте-то, вблизь-то, лицом к лицу, кто это будет до души-то этой докапываться?»[2]
Однако вопреки ожиданиям современников, это драматическое направление в литературе не стало мощным этапом в ее эволюции: беллетристы-народники, а среди них и А.И.Левитов, не создали значительных работ. Критик и публицист А.М.Скабический с разочарованием отмечал: „Вместо тщательно обработанных, художественно-стройных и законченных произведений, какими мы так избалованы всей предыдущею литературою, они подарили нас рядом неоконченных отрывков и бесформенных клочков, неуклюжих, нестройных, отягощенных местами длинными и скучными рассуждениями, местами фотографическим сырьем или бесконечными описаниями мелочных деталей»[3].
Вместе с тем именно эта подробность изложения и почти этнографическая точность делает работы подобных авторов, а Левитова более чем кого-либо, особенно интересными для историков и исследователей культуры и быта русского общества второй трети XIX в. Жизненная правда очерков Левитова объясняется тем фактом, что он не просто описывал мир городских закоулков и притонов: он находился внутри этой кошмарной яви и на своем пути к творчеству прошел тернистый, „до кровавого пота трудный» путь[4]. „Он не фотограф, не простой наблюдатель со стороны, а человек, всецело принадлежавший той среде, которую изобразил он в своих поэтических и художественных созданиях», — писал его первый биограф, публицист и этнограф Ф.Д.Нефедов[5].
Александр Иванович Левитов родился в семье священника 20 августа 1835 г. в большом торговом селе Доброе Лебедянского уезда Тамбовской губернии[6]. Семья была большая и работящая. Отец Иван Федорович содержал постоялый двор, где находили себе приют приезжавшие на ярмарки сельские жители, и открыл в собственном доме школу. Сыну, который очень рано выучился чтению и письму, он поручил преподавание среди самых маленьких, и тот восьми лет вел уже целый класс.
О своем детстве Левитов всегда вспоминал с теплотой, нередко вплетая впечатления раннего периода своей жизни в рассказы и очерки. Живописные окрестности родных мест, детские забавы, увлекательные путешествия в степь рождали в его романтической душе светлые переживания и надежды. Даже в зрелые годы Левитов не искоренил в своем сердце чувства щемящей нежности к пережитому в Добром. „Мне вспоминается мое прошлое, когда я был не один, — в состоянии гнетущей тоски писал он в рассказе „Перед Пасхой». — Сельская церковь, думаю я, иллюминирована теперь общими стараниями прихода; на улицах веселая, детски радующаяся жизнь. Перед образами ярко горят свечи прихожан, еще ярче блестят им в глаза парчовые ризы священников. Мой десятилетний дискант валдайским колокольчиком звучит с клироса, заглушая доморощенный хор».
Когда мальчику исполнилось десять лет, отец задумал отдать его в Лебедянское духовное училище. В Лебедяни жило семейство деда по материнской линии — протопопа И.А.Щепотьева, с сыном и племянником которого Александр быстро сдружился. Каноны богословия Левитов осваивал без особого труда, так как обладал блестящей памятью. Свободное время мальчик посвящал чтению книг в библиотеке деда, увлекался житейскими неудачами, так изломала внутреннюю жизнь и материальный быт Левитова: добрые сострадательные люди уверили его, что от всяких бед можно найти утешение в вине.. .»[7]
Весной 1859 г. Левитов почти без гроша тронулся в долгий путь, чтобы повидать родных, но добрался до Лебедяни он только через полгода, потому что, по своему обыкновению, преодолел это огромное расстояние пешком. Так же пешком он дошел затем до Москвы.
Первое время он мыкался без работы, голодал, ночевал на Москворецкой набережной под лодками. Затем, получив от родных немного денег, смог снять жилье на Грачевке, и тут в его полной невзгод и лишений жизни наступил период сравнительного благополучия. Его соседом по меблированным комнатам оказался старый наборщик типографии „Русского вестника», который свел его с известным литературным критиком Аполлоном Григорьевым. Тот благосклонно принял рассказы Левитова, заметив: „У вас оригинальный талант. Есть что-то гоголевское, но это у вас свое, самобытное.. .»[8]
Александр Иванович произвел хорошее впечатление и на М.Н.Каткова, который предложил ему место помощника секретаря редакции и постоянный заработок. В 1861-1863 гг. очерки Левитова охотно печатали многие московские и петербургские журналы. В „Московском вестнике» были опубликованы „Сладкое житье», „Время» напечатало „Ярмарочные сцены». В „Русской речи» вышли „Целовальничиха» и „Проезжая степная дорога», а в „Зрителе» — „Мирской суд». Его „сцены» и „картины», как называл он свои очерки, брали к публикации издания различных направлений: „Развлечение», „Якорь», „Народное богатство», „Северное сияние», „Новое время», „Библиотечка для чтения» и другие.
Имя Левитова стало приобретать известность в литературной среде. Он приободрился, окреп, стал одеваться по моде. Изменения наступили и в его личной жизни — он встретил женщину, с которой не расставался до конца своих дней. Это была простая крестьянская девушка-сирота, приехавшая в город на заработки и трудившаяся в швейной мастерской. Робкая и неустроенная, она любила Александра Ивановича, но не стала ему опорой и не отвратила его от дурных привычек трудной молодости.
Печному скитальцу Левитову не удалось надолго удержаться в редакции. Вскоре он вновь попал в тиски бедности, безысходной тоски и убогого прозябания в трущобах. Об этом времени он так писал в 1863 г. во вступлении к очерку „Московские комнаты снебилью»: „Лучшие дни молодых годов моих безвозвратно прожиты в этих тайных вертепах, где приючается, как может, пугливая бедность». В пореформенные годы многие московские журналы были закрыты по цензурным соображениям, и, живя в Москве, Левитов постоянно наведывался в Петербург в поисках литературного заработка. А в 1863 г. он решил туда переехать.
Жизнь в Северной столице значительно расширила круг знакомых Левитова: у него появились контакты с издателями и деятелями русской культуры. Однако он остался в стороне от полной идейной борьбы литературной жизни Петербурга, а нездоровье заставило Левитова вновь вернуться в Москву, где он решил попробовать себя как редактор нового общественно-политического альманаха „Звезда». Сотрудничать в журнале согласились известные писатели В.А.Слепцов, Г.И.Успенский, Марко Вовчок, но правительство запретило альманах, и Левитов потерпел страшные убытки.
Чтобы как-то свести концы с концами, он уехал в Ряжск, где устроился преподавателем русского языка. Но и педагогическая карьера у него не сложилась. Ему было душно и тоскливо в атмосфере захудалого городка, где свободное творчество вызывало недоумение и подозрительность начальства. В 1866 г. он вновь вернулся в Москву, и с этого времени стал нести жизнь вечного странника, постоянно меняя места службы, переживая месяцы творческой беспомощности и беспробудного „запивойства».
Особенно мучительны были последние пять лет жизни Левитова. Его заработок был ничтожен, а здоровье окончательно надломлено. Литературная репутация писателя оказалась подорванной получением многочисленных авансов в редакциях, в уплату которых Левитов давал лишь наброски или отрывки из так и не завершенных произведений. Он угасал, терзаясь мыслью, что начатый им роман „Сны и факты» так никогда и не будет закончен, и, говоря о своем „ненаписанном» творении, плакал.
На последней стадии чахотки Левитов жил в сырой, нетопленой „клетушке», совершенно лишенной каких-то удобств. Чтобы добыть из какой-то мелкой редакции денег, он в декабрьскую стужу вышел из дому в летнем пальто и жестоко простудился.
4 января 1877 г. Левитов умер в Московской университетской клинике и был похоронен на Ваганьковском кладбище на средства, собранные „по подписке» среди его знакомых.
Смерть несчастного „пловца жизненной пучины», так и не создавшего крупных авторских работ, казалось бы, должна вызвать полное забвение его произведений. Однако этого не произошло: в 1884 г. были опубликованы многие из его рассказов, в 1905 г. — издано Полное собрание сочинений, а в 1911 г. литературное наследство писателя вновь было переиздано[9]. Очерки А.И. Левитова неоднократно печатались и в советское время, привлекая читателей впечатляющим описанием „темного дна» реальной жизни, жизненностью человеческих характеров и эмоциональностью языка.
Издание книги А.И. Левитова „Жизнь московских закоулков», которое предприняла Государственная публичная историческая библиотека, также станет большим подарком для любителей русской старины. Настоящий сборник включает тринадцать очерков и рассказов писателя, объединенных одной темой и рисующих яркие жанровые „сцены» быта людей, населявших городские окраины и „меблированные вертепы».
Это издание 1875 г. повторило появившиеся в печати в 1868 г. „Московские норы и трущобы», составленные автором из публикаций более раннего времени. Таким образом, читатель сегодня имеет возможность познакомиться с произведениями этого „рисовальщика народных нравов», написанными им в годы наибольшего творческого подъема.
Каждый из рассказов Левитова представляет собой пестрый калейдоскоп явлений, собрание человеческих типов, отголоски воспоминаний, горьких мыслей, светлых фантазий, горячечных признаний, которые сменяют друг друга с непредсказуемой произвольностью. И хотя в его опусах нет ни интриги, ни четкого плана, ни захватывающего сюжета, они необычайно интересны благодаря умению беллетриста „оживить» каждую черточку своего повествования.
Писатель с большой достоверностью рассказывает о нравах, царивших на задворках человеческой жизни, однако его произведениям не чужда и некоторая поэтичность. „Он поправляет быт своей грезой и в его тяжкие будни вносит свою неизменную внутреннюю праздничность», — писал об этой черте творчества Левитова публицист и литературный критик Ю.И.Айхенвальд[10]. Произведения этого бытописателя представляют собой яркие „лиро-эпические импровизации», в которых непостижимым образом соединены скрупулезная любовь к детали, красочность диалогов, сочность языка, автобиографические отступления и патетические „вопли души».
Особенностью произведений Левитова является их язык, содержащий подлинный колорит народной среды и подчас являющий собой род гротеска. Так, уже одно только название последнего, опубликованного уже после смерти беллетриста очерка „Завидение муской, дамской и децкой обуви» является впечатляющим предисловием автора к рассказу о жизни вырванного из крестьянского мира ребенка, оказавшегося в смрадном чаду маленькой сапожной мастерской.
Ход повествования Левитова весьма причудлив и поражает неожиданностью ассоциаций и их верностью. К примеру, описывая одиночество деревенской девочки-ученицы, попавшей в богатую Москву, он упоминает ее убогий „сундучишко», ставший для ребенка олицетворением родной деревенской избы: „Он уже больше не жалкий лубочный коробок, крышка которого внутри украшена великолепным портретом персидского шаха в высокой бараньей шапке, и конфектным изображением миловидной немецкой барышни с птичкой на руке — не тот коробок, который доселе обязан был хранить в своих недрах пару толстых шерстяных чулок, холщовую рубашонку-сменку, кусочек стеариновой свечки без светильни, полколоды затасканных карт и две стеклянные подвески от трактирной люстры, с отбитыми ушками — нет! — теперь он представляет собою не больше не меньше как большое село Перелазово, находящееся в шестидесяти верстах от Москвы…»
В этом отрывке, как и во всех очерках Левитова, ощущается автобиографический подтекст. Будучи блестящим рассказчиком и наблюдательным человеком, автор с точностью исследователя описывает пригороды, далекие от городского центра переулки, внешний вид домов на московских улочках, интерьеры меблированных комнат, гостиничных номеров, жилую среду подвалов, углов и коридоров и прочие обиталища людей разных судеб, оказавшихся „на дне» жизни. Ценность этих талантливых бытописаний в том, что беллетрист сам являлся таким же обездоленным жителем московских закоулков, а не сторонним экскурсантом, временно „сошедшим в народ». „Я живу в так называемых комнатах снебилъю. Вы, конечно, не знаете, что это за комнаты снебилью. …Скажу вам только, что те комнаты, в которых я занимаю одну, особенно отвратительны», — так начинает Левитов один из своих рассказов „Перед Пасхой».
Проживание в самых дешевых меблированных комнатах стало для писателя бесконечным источником впечатлений „о разных решительно неестественных столкновениях с совершенно невероятными характерами». Он оказался свидетелем жизненных драм, которые разыгрывались в этих убогих жилищах, и ужасные истории о безалаберно сложившихся судьбах жильцов „бездушных» домов выписаны им с искренним состраданием к их мукам.
Так, вслед за рассказчиком читатель следует по адресу, указанному на грязном листке, прикрепленном хлебным мякишем на столбе, и попадает внутрь двора дома, где сдаются „порожние» комнаты. Когда-то хозяин — „капитальная борода» — выстроил этот дом на манер „большого квадратного сундука», где первый этаж занимало какое-либо заведение или мастерская; в подвальной части квартировали извозчики и старые отставные солдаты, вечно дерущиеся на дворе; бельэтаж сняла толстая мещанка с прислугой, а третий — самый верхний — был отдан под „комнаты снебилью».
Левитов повидал немало таких доходных домов: „И вот через какие-нибудь полгода ярко набеленные стены нового дома покрываются копотью; штукатурка, хотя умышленно ее никто и никогда не ломал, обваливается и кажет по местам красные кирпичные раны; окна же, особенно в квартирах у извозчиков и отставных солдат, вместо стекол, залепливают-ся синей сахарной бумагой; в комнатах „снебилью» и у толстой бабы с многочисленными горничными заставляются подушками в пестрых ситцевых наволочках, — и вообще весь дом, видимо новый и крепкий, сразу как будто проживает пятьдесят лет…»
Портретные и психологические типы в очерках Левитова многообразны. Среди героев его повествований — „съемщицы комнат», которые соблюдают интересы хозяина, но не забывают и о своем коммерческом запросе. Эти в высокой степени интересные субъекты одинаково подарены Москве и вообще всем большим городам тульскими, коломенскими и, большей частию, ярославскими подгородными слободами. Так, молодой ли солдатке придется невтерпеж от нападков мужниной семьи, или, когда так называемая ухарь-баба наскучит носить красные платки от своих деревенских ребят, — сейчас же они ранним утром соберут свои пожитки в один большой холстинный мешок, взвалив его на крепкие плечи, и, много не разговаривая, отправляются в столицу искать, между новыми людьми, новых работ и счастья».
Поступив в кухарки в какой-нибудь купеческий дом, предприимчивая баба с азартом голодного сельского человека отъедается на хозяйских харчах, копит деньжонки, „перестрачивает» сарафаны на платья, а затем уходит в содержательницы комнат, развесив на улице „билеты»: „Сдесь адаюца комнаты састылом и снебилью, вхот налева фперваю лесницу».
В заведениях „съемщиц» существовали особые запахи и звуки, разные типы обитателей комнат и квартир, примечательные нравы и обычаи, и Левитов рисует подлинную „мистерию», царящую внутри тоскливого жилища, заселенного бездомным народом.
В своих „сценах» писатель использует подлинный язык городских низов, передающий колорит времени и дающий богатую информацию о менталитете представителей различных слоев общества. Диалоги действующих лиц в его зарисовках настолько жизненны, что невозможно не ощутить дух эпохи и колорит образов. Обычная сценка у разгульного трактира „Крым», в описании Левитова, обращается в документальное свидетельство:
„ — Извощик! — кричит молодой парень, видимо мастеровой. — Что возьмешь на Девичье поле? Там ты меня подождешь, примером, пять минут, с Девичьего поля на Покровку, там тоже пять минут, с Покровки к Сухаревой и духом назад.
— Што взять-то? — спрашивает один дядя из целой толпы и извощиков, облепивших Крым своими калиберами. — Давай целковый.
— Облопаешься неравно! — с укоризной предполагает молодой парень.
— Сколько же дашь-то?
— Сколько дам-то?..
— Да, сколько же от тебя будет?
— Трынку! — с хохотом отвечает парень, быстро сбегая в подземелье.
— О-ой, батюшки! Шлею с лошади в одну минуту сняли! — кричит кто-то за трактирным углом».
__________
1 — «Степные очерки» А.И. Левитова // Современник. 1866. № 4. С. 262-271; Ткачев П. Разбитые иллюзии // Дело. 1868. № 11. С. 1-25; Буренин В. Журналистика // Санкт-Петербургские ведомости. 1869. № 279, 301, 353; Утин Е. Задачи новейшей литературы // Вестн. Европы. 1869. № 12. С. 832-888 и др.
2 — Златовратский Н.Н. Воспоминания. М., 1956. С.293.
3 — Скабический A.M. Александр Иванович Левитов: (его жизнь и сочинения). Ст. первая // Отеч. зап. 1877. Т.232. № 6. С.138
4 — О жизни и творчестве А.И.Левитова см.: Нефедов Ф.Д. А.И.Левитов // Вестн. Европы. 1877. № 3. С.452-464; Скабичевский A.M. А.И.Левитов. Его жизнь и сочинения // Отеч. зап. 1877. № 6. С. 137-173; Он же. Там же. № 8. С. 133-165; Похороны А.И.Левитова // Рус. ведомости. 1877. № 7; А.И.Левитов. Некролог//Будильник. 1877. № 6. С. 10; БоборыкинП.Д. Из воспоминаний о пишущей братии. А.И.Левитов //Биржевые ведомости. 1878. № 134; Буренин В. Писатель-плебей // Новое время. 1884. № 16. С.2; Пыпин А.Н. Беллетрист-народник шестидесятых годов // Вестн. Европы. 1884. № 8. С. 648-684; Златовратский Н.Н. Из литературных воспоминаний. А.И.Левитов // Почин: сб. О-ва любителей рус. словесности на 1895 г. М., 1895. С. 93-106; Налимов А.П. Живописатель нравов. А.И.Левитов // Образование. 1904. № 7. С. 99-104; Айхенвальд Ю. Левитов // Силуэты рус. писателей. Вып. 3. М., 1910. С.45-52; Козьмин Б. «Ужасная» тайна А.И. Левитова // Каторга и ссылка. 1932. № 6. С. 193-197 и др.
5 — Нефедов В.Д. Александр Иванович Левитов. М., 1884. С. XXXIV.
6 — См.: Краткая литературная энциклопедия: в 9 т. Т.4. М., 1967. В отношении даты рождения А.И. Левитова имеются и другие указания. Так, редактор «Библиотеки великих писателей» издательства Брокгауза и Ефрона С.А. Венгеров в биографической статье о Левитове указывал 20 июня. См.: Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауз и И.А. Ефрон. Т. XVII. Култагой — Лед. СПб., 1896. С.437. Исследователь жизни и творчества Левитова А.Я. Силаев указывает 30 августа. См.: Силаев А.Я. Лиры звон кандальный: очерки жизни и творчества А.И. Левитова. Липецк, 1963. С. 5. Автор вступительной статьи и примечаний к изданию сочинений Левитова Е. Жезлова полагает, что писатель родился 20 мая 1835 г. См.: Левитов А.И. Сочинения. М., 1977. С. 5.
7 — ПыпинА.Н.Указ. соч. С. 659.
8 — Нефедов Ф.Д. Александр Иванович Левитов. М., 1884. С. LXXVI.
9 — Левитов А.И. Собр. соч. со вступ. ст. Ф.Д.Нефедова. М., 1884; Он же. Поли. собр. соч.: в 4 т. / вступ. ст. В.А.Никольского. СПб., 1905; Он же. Собр. соч.: в 8 т. СПб., 1911.
10 — Айхенвальд Ю.И. Силуэты русских писателей. Вып. 3. М., 1910. С.45.
СПРАВКА
Новое издание снабжено современным предисловием и комментариями. Книга богато иллюстрирована редкими фотографиями из частных архивов и коллекций М.В.Золотарева и Е.Н.Савиновой; репродукциями с литографий, гравюр и рисунков из коллекции Государственного исторического музея-заповедника «Горки Ленинские» и фонда Государственной публичной исторической библиотеки России. Книга представляет интерес для всех, кому небезразлично прошлое российской столицы и судьбы ее простых жителей.

Левитов А.И. Жизнь московских закоулков: очерки и рассказы. Предисл. и коммент. Е.Савиновой; Гос. публ. ист. б-ка России. — М.: «Индрик», 2013. — 456 с.

levitov Имя Александра Ивановича Левитова появилось на страницах русской периодической печати в конце 1850-х гг. Литературная критика благосклонно приняла самобытного писателя, правдиво отображавшего быт обитателей предместий, городских окраин и столичных трущоб[1]. Беллетристические опыты молодого автора обращали на себя внимание органичной связью с жизнью, ярким и образным языком, точностью описания деталей и характеров, за которыми чувствовался тяжкий личный опыт.

В период подъема революционных настроений перед Великой реформой закономерным было возникновение целого ряда беллетристов, которые сконцентрировали свое внимание на нескончаемой борьбе „маленького человека» за то, чтобы выжить в несправедливом мире. Произведения литераторов „народного реализма», таких как Н.Г.Помяловский, ВА.Слепцов,Ф.М.Решетников,И.А.Кущевский,М.А.Воронов, Н.Н.Златовратский, П.В.Засодимский и других, представляли собой социальные очерки, отличительной особенностью которых являлась скрупулезная документальность.

Писатели-разночинцы сделались комментаторами и исследователями народной жизни, привлекли внимание общества к человеку из низов, которому суждено было стать одним из основополагающих типов русской литературы. А.И.Левитов, являясь одним из самых ярких авторов в этой плеяде „певцов народного горя», считал важным без прикрас рассказать о своем герое: „Лик Божий, кажись, давно утерял, давно уж он весь от жизни измызган и заброшен за забор, как бабий истоптанный башмак, а эдак вот проживешь с ним, побеседуешь по душе, ан там, на глуби-то, внутри-то, она и светится, как светлячок, душа-то Божья, и мигает. А кто к нему подойдет, к этой бедноте-то, вблизь-то, лицом к лицу, кто это будет до души-то этой докапываться?»[2]

Однако вопреки ожиданиям современников, это драматическое направление в литературе не стало мощным этапом в ее эволюции: беллетристы-народники, а среди них и А.И.Левитов, не создали значительных работ. Критик и публицист А.М.Скабический с разочарованием отмечал: „Вместо тщательно обработанных, художественно-стройных и законченных произведений, какими мы так избалованы всей предыдущею литературою, они подарили нас рядом неоконченных отрывков и бесформенных клочков, неуклюжих, нестройных, отягощенных местами длинными и скучными рассуждениями, местами фотографическим сырьем или бесконечными описаниями мелочных деталей»[3].

Вместе с тем именно эта подробность изложения и почти этнографическая точность делает работы подобных авторов, а Левитова более чем кого-либо, особенно интересными для историков и исследователей культуры и быта русского общества второй трети XIX в. Жизненная правда очерков Левитова объясняется тем фактом, что он не просто описывал мир городских закоулков и притонов: он находился внутри этой кошмарной яви и на своем пути к творчеству прошел тернистый, „до кровавого пота трудный» путь[4]. „Он не фотограф, не простой наблюдатель со стороны, а человек, всецело принадлежавший той среде, которую изобразил он в своих поэтических и художественных созданиях», — писал его первый биограф, публицист и этнограф Ф.Д.Нефедов[5].

Александр Иванович Левитов родился в семье священника 20 августа 1835 г. в большом торговом селе Доброе Лебедянского уезда Тамбовской губернии[6]. Семья была большая и работящая. Отец Иван Федорович содержал постоялый двор, где находили себе приют приезжавшие на ярмарки сельские жители, и открыл в собственном доме школу. Сыну, который очень рано выучился чтению и письму, он поручил преподавание среди самых маленьких, и тот восьми лет вел уже целый класс.

О своем детстве Левитов всегда вспоминал с теплотой, нередко вплетая впечатления раннего периода своей жизни в рассказы и очерки. Живописные окрестности родных мест, детские забавы, увлекательные путешествия в степь рождали в его романтической душе светлые переживания и надежды. Даже в зрелые годы Левитов не искоренил в своем сердце чувства щемящей нежности к пережитому в Добром. „Мне вспоминается мое прошлое, когда я был не один, — в состоянии гнетущей тоски писал он в рассказе „Перед Пасхой». — Сельская церковь, думаю я, иллюминирована теперь общими стараниями прихода; на улицах веселая, детски радующаяся жизнь. Перед образами ярко горят свечи прихожан, еще ярче блестят им в глаза парчовые ризы священников. Мой десятилетний дискант валдайским колокольчиком звучит с клироса, заглушая доморощенный хор».

Когда мальчику исполнилось десять лет, отец задумал отдать его в Лебедянское духовное училище. В Лебедяни жило семейство деда по материнской линии — протопопа И.А.Щепотьева, с сыном и племянником которого Александр быстро сдружился. Каноны богословия Левитов осваивал без особого труда, так как обладал блестящей памятью. Свободное время мальчик посвящал чтению книг в библиотеке деда, увлекался житейскими неудачами, так изломала внутреннюю жизнь и материальный быт Левитова: добрые сострадательные люди уверили его, что от всяких бед можно найти утешение в вине.. .»[7]

Весной 1859 г. Левитов почти без гроша тронулся в долгий путь, чтобы повидать родных, но добрался до Лебедяни он только через полгода, потому что, по своему обыкновению, преодолел это огромное расстояние пешком. Так же пешком он дошел затем до Москвы.

Первое время он мыкался без работы, голодал, ночевал на Москворецкой набережной под лодками. Затем, получив от родных немного денег, смог снять жилье на Грачевке, и тут в его полной невзгод и лишений жизни наступил период сравнительного благополучия. Его соседом по меблированным комнатам оказался старый наборщик типографии „Русского вестника», который свел его с известным литературным критиком Аполлоном Григорьевым. Тот благосклонно принял рассказы Левитова, заметив: „У вас оригинальный талант. Есть что-то гоголевское, но это у вас свое, самобытное.. .»[8]

Александр Иванович произвел хорошее впечатление и на М.Н.Каткова, который предложил ему место помощника секретаря редакции и постоянный заработок. В 1861-1863 гг. очерки Левитова охотно печатали многие московские и петербургские журналы. В „Московском вестнике» были опубликованы „Сладкое житье», „Время» напечатало „Ярмарочные сцены». В „Русской речи» вышли „Целовальничиха» и „Проезжая степная дорога», а в „Зрителе» — „Мирской суд». Его „сцены» и „картины», как называл он свои очерки, брали к публикации издания различных направлений: „Развлечение», „Якорь», „Народное богатство», „Северное сияние», „Новое время», „Библиотечка для чтения» и другие.

Имя Левитова стало приобретать известность в литературной среде. Он приободрился, окреп, стал одеваться по моде. Изменения наступили и в его личной жизни — он встретил женщину, с которой не расставался до конца своих дней. Это была простая крестьянская девушка-сирота, приехавшая в город на заработки и трудившаяся в швейной мастерской. Робкая и неустроенная, она любила Александра Ивановича, но не стала ему опорой и не отвратила его от дурных привычек трудной молодости.

Печному скитальцу Левитову не удалось надолго удержаться в редакции. Вскоре он вновь попал в тиски бедности, безысходной тоски и убогого прозябания в трущобах. Об этом времени он так писал в 1863 г. во вступлении к очерку „Московские комнаты снебилью»: „Лучшие дни молодых годов моих безвозвратно прожиты в этих тайных вертепах, где приючается, как может, пугливая бедность». В пореформенные годы многие московские журналы были закрыты по цензурным соображениям, и, живя в Москве, Левитов постоянно наведывался в Петербург в поисках литературного заработка. А в 1863 г. он решил туда переехать.

Жизнь в Северной столице значительно расширила круг знакомых Левитова: у него появились контакты с издателями и деятелями русской культуры. Однако он остался в стороне от полной идейной борьбы литературной жизни Петербурга, а нездоровье заставило Левитова вновь вернуться в Москву, где он решил попробовать себя как редактор нового общественно-политического альманаха „Звезда». Сотрудничать в журнале согласились известные писатели В.А.Слепцов, Г.И.Успенский, Марко Вовчок, но правительство запретило альманах, и Левитов потерпел страшные убытки.

Чтобы как-то свести концы с концами, он уехал в Ряжск, где устроился преподавателем русского языка. Но и педагогическая карьера у него не сложилась. Ему было душно и тоскливо в атмосфере захудалого городка, где свободное творчество вызывало недоумение и подозрительность начальства. В 1866 г. он вновь вернулся в Москву, и с этого времени стал нести жизнь вечного странника, постоянно меняя места службы, переживая месяцы творческой беспомощности и беспробудного „запивойства».

Особенно мучительны были последние пять лет жизни Левитова. Его заработок был ничтожен, а здоровье окончательно надломлено. Литературная репутация писателя оказалась подорванной получением многочисленных авансов в редакциях, в уплату которых Левитов давал лишь наброски или отрывки из так и не завершенных произведений. Он угасал, терзаясь мыслью, что начатый им роман „Сны и факты» так никогда и не будет закончен, и, говоря о своем „ненаписанном» творении, плакал.

На последней стадии чахотки Левитов жил в сырой, нетопленой „клетушке», совершенно лишенной каких-то удобств. Чтобы добыть из какой-то мелкой редакции денег, он в декабрьскую стужу вышел из дому в летнем пальто и жестоко простудился.

4 января 1877 г. Левитов умер в Московской университетской клинике и был похоронен на Ваганьковском кладбище на средства, собранные „по подписке» среди его знакомых.

Смерть несчастного „пловца жизненной пучины», так и не создавшего крупных авторских работ, казалось бы, должна вызвать полное забвение его произведений. Однако этого не произошло: в 1884 г. были опубликованы многие из его рассказов, в 1905 г. — издано Полное собрание сочинений, а в 1911 г. литературное наследство писателя вновь было переиздано[9]. Очерки А.И. Левитова неоднократно печатались и в советское время, привлекая читателей впечатляющим описанием „темного дна» реальной жизни, жизненностью человеческих характеров и эмоциональностью языка.

Издание книги А.И. Левитова „Жизнь московских закоулков», которое предприняла Государственная публичная историческая библиотека, также станет большим подарком для любителей русской старины. Настоящий сборник включает тринадцать очерков и рассказов писателя, объединенных одной темой и рисующих яркие жанровые „сцены» быта людей, населявших городские окраины и „меблированные вертепы».

Это издание 1875 г. повторило появившиеся в печати в 1868 г. „Московские норы и трущобы», составленные автором из публикаций более раннего времени. Таким образом, читатель сегодня имеет возможность познакомиться с произведениями этого „рисовальщика народных нравов», написанными им в годы наибольшего творческого подъема.

Каждый из рассказов Левитова представляет собой пестрый калейдоскоп явлений, собрание человеческих типов, отголоски воспоминаний, горьких мыслей, светлых фантазий, горячечных признаний, которые сменяют друг друга с непредсказуемой произвольностью. И хотя в его опусах нет ни интриги, ни четкого плана, ни захватывающего сюжета, они необычайно интересны благодаря умению беллетриста „оживить» каждую черточку своего повествования.

Писатель с большой достоверностью рассказывает о нравах, царивших на задворках человеческой жизни, однако его произведениям не чужда и некоторая поэтичность. „Он поправляет быт своей грезой и в его тяжкие будни вносит свою неизменную внутреннюю праздничность», — писал об этой черте творчества Левитова публицист и литературный критик Ю.И.Айхенвальд[10]. Произведения этого бытописателя представляют собой яркие „лиро-эпические импровизации», в которых непостижимым образом соединены скрупулезная любовь к детали, красочность диалогов, сочность языка, автобиографические отступления и патетические „вопли души».

Особенностью произведений Левитова является их язык, содержащий подлинный колорит народной среды и подчас являющий собой род гротеска. Так, уже одно только название последнего, опубликованного уже после смерти беллетриста очерка „Завидение муской, дамской и децкой обуви» является впечатляющим предисловием автора к рассказу о жизни вырванного из крестьянского мира ребенка, оказавшегося в смрадном чаду маленькой сапожной мастерской.

Ход повествования Левитова весьма причудлив и поражает неожиданностью ассоциаций и их верностью. К примеру, описывая одиночество деревенской девочки-ученицы, попавшей в богатую Москву, он упоминает ее убогий „сундучишко», ставший для ребенка олицетворением родной деревенской избы: „Он уже больше не жалкий лубочный коробок, крышка которого внутри украшена великолепным портретом персидского шаха в высокой бараньей шапке, и конфектным изображением миловидной немецкой барышни с птичкой на руке — не тот коробок, который доселе обязан был хранить в своих недрах пару толстых шерстяных чулок, холщовую рубашонку-сменку, кусочек стеариновой свечки без светильни, полколоды затасканных карт и две стеклянные подвески от трактирной люстры, с отбитыми ушками — нет! — теперь он представляет собою не больше не меньше как большое село Перелазово, находящееся в шестидесяти верстах от Москвы…»

В этом отрывке, как и во всех очерках Левитова, ощущается автобиографический подтекст. Будучи блестящим рассказчиком и наблюдательным человеком, автор с точностью исследователя описывает пригороды, далекие от городского центра переулки, внешний вид домов на московских улочках, интерьеры меблированных комнат, гостиничных номеров, жилую среду подвалов, углов и коридоров и прочие обиталища людей разных судеб, оказавшихся „на дне» жизни. Ценность этих талантливых бытописаний в том, что беллетрист сам являлся таким же обездоленным жителем московских закоулков, а не сторонним экскурсантом, временно „сошедшим в народ». „Я живу в так называемых комнатах снебилъю. Вы, конечно, не знаете, что это за комнаты снебилью. …Скажу вам только, что те комнаты, в которых я занимаю одну, особенно отвратительны», — так начинает Левитов один из своих рассказов „Перед Пасхой».

Проживание в самых дешевых меблированных комнатах стало для писателя бесконечным источником впечатлений „о разных решительно неестественных столкновениях с совершенно невероятными характерами». Он оказался свидетелем жизненных драм, которые разыгрывались в этих убогих жилищах, и ужасные истории о безалаберно сложившихся судьбах жильцов „бездушных» домов выписаны им с искренним состраданием к их мукам.

Так, вслед за рассказчиком читатель следует по адресу, указанному на грязном листке, прикрепленном хлебным мякишем на столбе, и попадает внутрь двора дома, где сдаются „порожние» комнаты. Когда-то хозяин — „капитальная борода» — выстроил этот дом на манер „большого квадратного сундука», где первый этаж занимало какое-либо заведение или мастерская; в подвальной части квартировали извозчики и старые отставные солдаты, вечно дерущиеся на дворе; бельэтаж сняла толстая мещанка с прислугой, а третий — самый верхний — был отдан под „комнаты снебилью».

Левитов повидал немало таких доходных домов: „И вот через какие-нибудь полгода ярко набеленные стены нового дома покрываются копотью; штукатурка, хотя умышленно ее никто и никогда не ломал, обваливается и кажет по местам красные кирпичные раны; окна же, особенно в квартирах у извозчиков и отставных солдат, вместо стекол, залепливают-ся синей сахарной бумагой; в комнатах „снебилью» и у толстой бабы с многочисленными горничными заставляются подушками в пестрых ситцевых наволочках, — и вообще весь дом, видимо новый и крепкий, сразу как будто проживает пятьдесят лет…»

Портретные и психологические типы в очерках Левитова многообразны. Среди героев его повествований — „съемщицы комнат», которые соблюдают интересы хозяина, но не забывают и о своем коммерческом запросе. Эти в высокой степени интересные субъекты одинаково подарены Москве и вообще всем большим городам тульскими, коломенскими и, большей частию, ярославскими подгородными слободами. Так, молодой ли солдатке придется невтерпеж от нападков мужниной семьи, или, когда так называемая ухарь-баба наскучит носить красные платки от своих деревенских ребят, — сейчас же они ранним утром соберут свои пожитки в один большой холстинный мешок, взвалив его на крепкие плечи, и, много не разговаривая, отправляются в столицу искать, между новыми людьми, новых работ и счастья».

Поступив в кухарки в какой-нибудь купеческий дом, предприимчивая баба с азартом голодного сельского человека отъедается на хозяйских харчах, копит деньжонки, „перестрачивает» сарафаны на платья, а затем уходит в содержательницы комнат, развесив на улице „билеты»: „Сдесь адаюца комнаты састылом и снебилью, вхот налева фперваю лесницу».

В заведениях „съемщиц» существовали особые запахи и звуки, разные типы обитателей комнат и квартир, примечательные нравы и обычаи, и Левитов рисует подлинную „мистерию», царящую внутри тоскливого жилища, заселенного бездомным народом.

В своих „сценах» писатель использует подлинный язык городских низов, передающий колорит времени и дающий богатую информацию о менталитете представителей различных слоев общества. Диалоги действующих лиц в его зарисовках настолько жизненны, что невозможно не ощутить дух эпохи и колорит образов. Обычная сценка у разгульного трактира „Крым», в описании Левитова, обращается в документальное свидетельство:

„ — Извощик! — кричит молодой парень, видимо мастеровой. — Что возьмешь на Девичье поле? Там ты меня подождешь, примером, пять минут, с Девичьего поля на Покровку, там тоже пять минут, с Покровки к Сухаревой и духом назад.

— Што взять-то? — спрашивает один дядя из целой толпы и извощиков, облепивших Крым своими калиберами. — Давай целковый.

— Облопаешься неравно! — с укоризной предполагает молодой парень.

— Сколько же дашь-то?

— Сколько дам-то?..

— Да, сколько же от тебя будет?

— Трынку! — с хохотом отвечает парень, быстро сбегая в подземелье.

— О-ой, батюшки! Шлею с лошади в одну минуту сняли! — кричит кто-то за трактирным углом».

__________

1 — «Степные очерки» А.И. Левитова // Современник. 1866. № 4. С. 262-271; Ткачев П. Разбитые иллюзии // Дело. 1868. № 11. С. 1-25; Буренин В. Журналистика // Санкт-Петербургские ведомости. 1869. № 279, 301, 353; Утин Е. Задачи новейшей литературы // Вестн. Европы. 1869. № 12. С. 832-888 и др.

2 — Златовратский Н.Н. Воспоминания. М., 1956. С.293.

3 — Скабический A.M. Александр Иванович Левитов: (его жизнь и сочинения). Ст. первая // Отеч. зап. 1877. Т.232. № 6. С.138

4 — О жизни и творчестве А.И.Левитова см.: Нефедов Ф.Д. А.И.Левитов // Вестн. Европы. 1877. № 3. С.452-464; Скабичевский A.M. А.И.Левитов. Его жизнь и сочинения // Отеч. зап. 1877. № 6. С. 137-173; Он же. Там же. № 8. С. 133-165; Похороны А.И.Левитова // Рус. ведомости. 1877. № 7; А.И.Левитов. Некролог//Будильник. 1877. № 6. С. 10; БоборыкинП.Д. Из воспоминаний о пишущей братии. А.И.Левитов //Биржевые ведомости. 1878. № 134; Буренин В. Писатель-плебей // Новое время. 1884. № 16. С.2; Пыпин А.Н. Беллетрист-народник шестидесятых годов // Вестн. Европы. 1884. № 8. С. 648-684; Златовратский Н.Н. Из литературных воспоминаний. А.И.Левитов // Почин: сб. О-ва любителей рус. словесности на 1895 г. М., 1895. С. 93-106; Налимов А.П. Живописатель нравов. А.И.Левитов // Образование. 1904. № 7. С. 99-104; Айхенвальд Ю. Левитов // Силуэты рус. писателей. Вып. 3. М., 1910. С.45-52; Козьмин Б. «Ужасная» тайна А.И. Левитова // Каторга и ссылка. 1932. № 6. С. 193-197 и др.

5 — Нефедов В.Д. Александр Иванович Левитов. М., 1884. С. XXXIV.

6 — См.: Краткая литературная энциклопедия: в 9 т. Т.4. М., 1967. В отношении даты рождения А.И. Левитова имеются и другие указания. Так, редактор «Библиотеки великих писателей» издательства Брокгауза и Ефрона С.А. Венгеров в биографической статье о Левитове указывал 20 июня. См.: Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауз и И.А. Ефрон. Т. XVII. Култагой — Лед. СПб., 1896. С.437. Исследователь жизни и творчества Левитова А.Я. Силаев указывает 30 августа. См.: Силаев А.Я. Лиры звон кандальный: очерки жизни и творчества А.И. Левитова. Липецк, 1963. С. 5. Автор вступительной статьи и примечаний к изданию сочинений Левитова Е. Жезлова полагает, что писатель родился 20 мая 1835 г. См.: Левитов А.И. Сочинения. М., 1977. С. 5.

7 — ПыпинА.Н.Указ. соч. С. 659.

8 — Нефедов Ф.Д. Александр Иванович Левитов. М., 1884. С. LXXVI.

9 — Левитов А.И. Собр. соч. со вступ. ст. Ф.Д.Нефедова. М., 1884; Он же. Поли. собр. соч.: в 4 т. / вступ. ст. В.А.Никольского. СПб., 1905; Он же. Собр. соч.: в 8 т. СПб., 1911.

10 — Айхенвальд Ю.И. Силуэты русских писателей. Вып. 3. М., 1910. С.45.

СПРАВКА

Новое издание снабжено современным предисловием и комментариями. Книга богато иллюстрирована редкими фотографиями из частных архивов и коллекций М.В.Золотарева и Е.Н.Савиновой; репродукциями с литографий, гравюр и рисунков из коллекции Государственного исторического музея-заповедника «Горки Ленинские» и фонда Государственной публичной исторической библиотеки России. Книга представляет интерес для всех, кому небезразлично прошлое российской столицы и судьбы ее простых жителей.

Источник: litsnab.ru