Рецензия на книгу «Моя преступная связь с искусством»: [Рассказы]. — М.: Русский Гулливер/Центр современной литературы, 2012. — 368 с.
Книга пестрая и разнообразная и по стилю, и по темпу повествователя, и по тону, и по форме рассказа. Затронуты многие темы, поставлены глубокие вопросы, пройдены сложные лабиринты мысли, герои очерчены и в профиль и в анфас, представлены в теле или образе,одеты, раздеты, живы, мертвы. В общем, много всего: не случайно многим собранным в книжке произведениям почти десять лет.
Каждый читающий книжки знает и помнит: едешь в дорогу – не забудь что-нибудь почитать. Характер чтения зависит и от вида транспорта, и от его продолжительности, да что там говорить, и от пункта прибытия. Скажем, поезд Москва-Петербург в купейном вагоне – Акунин, ранний Сорокин или Ницше. Самолет в том же направлении – Пелевин или Прилепин, Палей. Книгу Маргариты Меклиной “Моя преступная жизнь с искусством” я бы взял в круиз. В круиз или на Карибы или через Панамский канал. Путешествие в те края как минимум недельное, а значит есть где глазу разгуляться, да уму развернуться. На строке хорошо посидеть, а то и полежать в удовольствие, да и покурить. Потом едешь, конечно, не один, а с женой – вот и разделил радость от удачной фразы, детали, или тонко развитой темы. Нет, не случайно издатель книжки тоже имеет отношение к путешествиям: он ведь Русский Гулливер.
Начинается она рассказом “Полные тарелки, пустой ресторан”, в котором буквально с самых первых строк сообщается, что у нас “день рождения отца”. Хорошо. Правда, на самом деле, в рассказе речь идет о рождении дочери или, точнее, о днях переживания и ожидания рождения, что, в сущности, и составляет природу рождения (да и смерти, кстати). Милые детали заокеанской трудной жизни – “юзаная коляска”, “резервированный стол”, “развлекательный центр”, “ай-ди”, “однобедрумная квартира”. Суета, подготовка, контуры семьи.
Мне очень нравится фраза в рассказе: “Сырой рыбой заедали печаль, бычьей печенью голод”. Ее можно прочитать и как моностих. Размеренная поступь звонких и глухих согласных прекрасно оркеструют мысль и добавляют оттенок меланхолии и усталости от дрязг житейских. Конечно, сложность семейных отношений универсальна и вечна, но контекст изнанки жизни за океаном придает теме особый колор и колорит, и “грубая веревка кнута” оставляет розовый бугристый шрамик. Также, хорошо вплетена в ткань рассказа деталь из далекого географического прошлого героини – завернутое в простыню-саван тело бабушки рассказчицы, и говоришь себе – да, да, конечно, рождение и смерть – вещи неразделимые.
И все-таки, мне очень нравится фраза про сырую рыбу.
Рассказ или новелла – “Европейский роман” – сделана по-другому. Пространство текста очень плотное и освещение предполагает камерную обстановку. Читатель переживает события – их повороты и развороты, а не наблюдает за ними со стороны. Он раcполагается не в партере “книжного театра”, а прямо на сцене. С героями можно поговорить, дернуть за рукав, даже накричать. Все рядом, все с тобой.
Рассказчик-фокусник выуживает новые и новые детали из рукавов и аккуратно размещает их сообразно своему повествованию. Нужно заметить, что рассказчик в “Европейском романе” мне видится кукловодом, но который не прячется ни закулисами сцены, ни веревки с нитками не прячет. Он ни на шаг не отпускает своих героев. Даже когда они обретают речевую или бытийную самостоятельность, все равно дыхание и присутствие рассказчика зримо и ощутимо, и вот почему читатель скорее переживает, чем наблюдает.
Главный герой новеллы, Бернард, сделан добротно, с потом, а то и с кровью.
Меклина нашла интересный ракурс его представления читателю, введя полуироническое “мы”– “мы вручили ему свою травму руки …и проч.”, тем самым, устанавливая за собой полное владение судьбой. Такой прием мне напомнил рассказчика из повести В.Набокова “Transparent Things”, но вполне вероятно, что это чистая случайность.
Далее следует интересное, увлекательное чтение с массой неожиданных поворотов, разворотов. Иногда я вынужден был возвращаться обратно, чтобы найти утерянную ариаднину нитку, ведь здесь так много дорог, дорожек, троп да тропинок. Но одно важно – желание двигаться дальше всегда есть.
Русская культурная проза, и в частности, сочиненная за морями и океанами, часто наполнена скрытыми или явными аллюзиями на отечественную словесность. Понять сей феномен не очень сложно – связь интеллектуально-культурную с местом рождения разорвать очень трудно, если вообще возможно. Пуповина культуры остается неотрезанной навсегда, и тем самым компенсируется или заменяется разрыв физический.
Как ни странно, у Меклиной явных аллюзий, да и просто цитат я не заметил, за исключением, пожалуй, В.Набокова (“Приглашение на Казнь”, “Другие берега”, “Настоящяя жизнь Себастьяна Найта”) и мне такой взгляд кажется интересным и свежим. Зато есть много ссылок на таланты из братства кисти и резца.
Эдвард Xoппер, скульптор Ц, Йозеф Бойс, Мигель Ангел Риос, Освальдо Витери, Бехлер, Бернард Вене, Адер, Энди Уорхол и проч, проч, проч. Очевидно тем самым автор напоминает о природе книжки, заявленной в заглавии – преступная связь с искусством.
Аура текста – итальянская – тема, которая будет часто звучать и в других рассказах. В новелле хороша и любопытна иллюстрация валиков бумажной машины, что затащит бедного Бернарда. Вообще получилось очень логично – смерть бумажного героя в бумажной машине.
Нужно обратить внимание, что смерть присутствует чуть ли не в каждом законченном отрывке “…преступной связи…”, рассказе, новелле, а следующая история так и называется “Смерть в воздухе”, где в основу положено реальное событие, действительно заставившее автора пережить ужас явной возможности смерти, – на высоте в 10 тысяч метров отказал один из двигателей в самолете.
Смерть как тема не актуализируется и не навязывается, а является частью жизни текста, за иcключением, пожалуй, рассказа “Ребенок”. Читатель – прочти, прочти, этот рассказ. Мне кажется, что он самый лучший в сборнике по динамике, по лаконичности, по экспрессии. Более того, книжку даже можно начать читать с него тому, кто впервые знакомится с текстами Меклиной. Тайна жизни и смерти – двух неразлучных подруг – остается по-прежнему неразгаданной.
Физическое обличье смерти (фиолетовый фетровый гроб) и площадка номер 4 (в Китае цифра 4 означает смерть) из еще одного прелестного рассказа “Совы Вей-Вея” также объеденены и сплетены с темой начала жизни (детвора) и зачатьем ребенка у скульптора Ай Вей-Вея, хотя главным нервом в рассказе является “отчужденность”, бесполезность, афункциональность произведения искусства. В данном случае – расписные горшочки с дуплами для сов, хоть они и копии своих дальних предков из династии Мин.
Тексты сборника говорят нам об авторе как о человеке много путешествующем. Цепь событий имеет причудливую географию и охватывает страны и континенты: Европу, Азию, Латинскую Америку, Северную, Центральную и почти всегда несут лингвистический или, подмеченный автором, местный колорит.
Есть в книге и развернутый автобиографический материал – рассказ “Образ отца” – времен Второй Мировой и годов налаживания жизни послевоенной. Написан он жестко, хлестко, царапая иглой стекло памяти, но при этом бороздка текста получается глубокой и тонкой. Читатель может слегка споткнуться на слове “поребрик” (бордюр), которое выдает повествователя питерской закваски, и даже, может быть, застрять в местных болотцах. Признаюсь, мне текст показался несколько перегруженным и слишком личным, но там хорошо видна одна стилистическая особенность пера Меклиной: она по отношению к своим ближним и среде не особо сентиментальничает и скрыто не морализирует. Мужественное перо, нужно сказать, и прежде всего, когда речь идет о матери. Мне отчего-то кажется, что в своих будущих книжках Маргарита изменит тон и тональность материнской темы, но не мне загадывать да гадать. Да, автору не боязны никакие темы, ни спорные, ни избитые, ни закрытые, ни открытые – все искусство, и перу есть где разбежаться.
Наконец, несколько слов о повествователях текстов.
Интересен регистр повествователя (мужчины) в рассказе “Мистер Эспозито”, и здесь мы находим гендерную тему. Занимательно, что только на первых двух страницах глаголов с мужским окончанием, описывающих действия и самого рассказчика, около двадцати, а в рассказе “Посвящается Соне” с той же темой, глагол с окончанием женского рода употреблен только раз и гендерный акцент перенесен на главную героиню рассказа, Соню С. Вполне реалистично и неметафорично иллюстрирована данная тема во второй части книги, в интервью с художником Улаем (“Снимки шли по рукам”) и думается, что автор разделяет ряд наблюдений знаменитого перформаниста, и в частности, тех, что касается искусства – “я сам и искусство и одновременно художник, даже когда я сплю”. Не знаю, насколько Маргарита Меклина прилагает данную формулу к своему творчеству, но предпосылки ее книги, как будто говорят в пользу этого тезиса. Поживем – увидим.
Текст: Владимир Мыльников
Источник: Частный корреспондент