Алиса Бяльская, «Легкая корона», ЭКСМО, Москва, 2011 г.
Театр книги начинается с вешалки – обложки – дабы бредущему мимо полок потенциальному читателю стал ясен принцип построения текста. Итак – принцессного вида девушка в приятно рваных джинсах лежит в бурьяне и глядит в небо, покусывая травинку. Вокруг – желтые дома московских двориков, фаллический символ высотки со шпилем и заоблачно-напутственные слова Людмилы Улицкой: «Эта книга – дебют. Дебют многообещающий».
В предисловии Улицкая представляет нам автора: «Алиса Бяльская не подросток, а взрослая женщина, мать четверых детей, которым, судя по всему, здорово повезло. Талант несомненный – мало кому удается сохранить интонацию подростка, честность и искренность, еще не запятнанные соприкосновением с «требованиями жизни». И еще – удивительное слияние автора и героини…»
Будь готов, сказал я себе, вступая в роман – и нынче, прочитав, перед лицом всяких недоверчивых товарищей клянусь – талантливо! Одарена Бяльская Алиса силой сказывать историю, магией складывать слова, умением вкладывать тайну. Вся набоковская троица налицо, и эпиграф из Осипа Эмильевича цикадит не всуе: «Я свободе, как закону, Обручен, и потому, Эту легкую корону Никогда я не сниму».
Текст звенит от лица восемнадцатилетней нонконформистки из интеллигентной московской еврейской семьи времен Перестройки Совка – девочки, ненавидящей мир и влюбленной в рок, пишущей в молодежные журналы и писающейся от своих кумиров – эх, гормональная буря и натиск! Героиня романа, Алиса Бялая, с ее коленцами и художествами – просто-таки портрет художницы в «Юности». Проза, возвращающая нас, умудренных и плешивых, в разудалое прошлое – с миллионными тиражами толстых журналов, с худым живым Цоем, с надеждами на веру и глюками любви. Да здравствуют аксеновские «звездные девочки»! Ура, товарищи, ура! Сад разбегающихся тропок совк-рока, трепет крыл лебедь-белой героини и треп рыл окрестного скотского хутора.
Причем, проза Бяльской – музыкально-точная, ритмично-ироничная – умело увлекает стада в свое измерение, гонит нас косяком от иных книг на свои луга – пасись, читатель, тут трава сочнее, «косяк» крепче! Чаще всего, существо разумное и бородатое бежит, сломя голову, со страниц «женской прозы» — серо, уныло, вяло, тоскливо, приторно, ползет по-улитски. А бродишь по листьям Алисы Бяльской, ворошишь книжку – хорошо, смешно, летяще, редкостная самоирония, сладостная гармоничность звучанья.
Роман написан, выстроен непросто – несколько пластов, смещение времени, смешение стилей. Жизнь снаружи – школа, тусовки. Обитание в семье – отец, мама, бабушка. Убежище в себе, лежбище в квартирке на Преображенке. Одомашненная собака динго. Любовь к «взрослому» журналисту, редактору самиздатовского рок-альманаха «Гонзо» Сергею Громову, роковому мужчине, разбивателю девичьих сердец и плев. Сия страсть так здорово и трогательно Бяльской смастырена – даже я, старый дурак, разволновался и кричал на сцену: «Да нах он тебе сдался! Да плевать тебе на него! Спасайся, Алиска, лиса сзади!»
Основательно выколота на теле текста школа – мешок кошмара, лужа ужаса, страха, дикости, абсурда и радостей земных. Босх отдыхает! Мне особо полюбилась сюрреалистическая сцена драки Лены Ковальчук и Аллы Красовской. А битва мамы Рыбкиной и мамы Ковальчук!..
Замечу мельком, что мальчиков в школьных утехах вообще нет, не упоминаются практически, как будто речь течет о раздельном обучении: «Девочки, да и мальчики тоже, просто за ними я не наблюдала». Зато в заметках о тусовках тон наблюдений взрослеет – и нашему брату раздолье, в глазах рябит от самцов-молодцов, истекающих слюной верхней и нижней. Всякие Никиты, Олеги, Кости, Эрнесты… Бедная Алиса! Знакомые дела – воспитание чувств! И с языком Алиса Бяльская работает замечательно – голос «интеллигентной девочки из хорошей семьи» сразу начинает ломаться фонетически, вылезают фенечки и феня тех милых лет, когда прикид решает все, и ломало вставать, и пачка отвисла, и рубились смертно, и пипл купил бухла и пил из горла, а потом срыл от ментов – весь этот совковый рок-н-ролл, «неритмичная советская страна»! И мат тут как тут – но не в умат, культурно, обсценно.
Периодически возникает, естественно, и еврейская тема – в семье и школе, как положено. В школе дала глупому одноклашке тяжким стулом по башке – и тема закрылась. В семье такие дела – жовиальный отец, профессиональный игрок, громогласный антисоветчик, подспудный сионист, очень симпатичный персонаж. Привычная врачебная мама – заботливая и ухоженная, «в шубе и кольцах», правда, вечно закладываемых в ломбард. Бабушка Софья Исааковна – еврейский театр одного актера, чистый госет. Вообще, дщерь Сиона наша никаких галутных комплексов не испытывает, ей больше мешает девственность, чем национальность. Очень мне понравилась измывательская история про то, как от разных потрясений на родимой попе героини выскочил здоровенный фурункул, и поехала умная еврейская Алиса его лечить не в районный Склиф, а в глухую русскую деревню, к столетней бабушке-яге, которая слегка топором тяжелым покрестила больное место – и как рукой сняло! Ухмыляющаяся метафора понятна и ежу – ух, хитропопые евреи, фурункулы Руси! «Память», говори!
Стеба в книге хватает, начиная с аннотации, написанной в духе бухого «современного редактора», читавшего текст урывками и кверх ногами: «История Алисы из богатой советской семьи» (из ломбардов не вылезали!); «Ее мать и отец без особой нужды не выезжали за пределы Садового кольца, разве что за границу» (сроду не были!); «На дворе первая половина восьмидесятых» (конкретный конец, горбачевка-самогонка, саперные лопатки, видеосалоны, кооперативные забегаловки, Влад Листьев и телемосты – славное смутное время!). И орешки на закуску: «Роман о большой настоящей любви, разворачивающейся на фоне крушения советского мифа». Блестящая стилизация умильного мыльного стиля!
Большая же и настоящая литература, не шучу, силы Генри Миллера московского розлива, шибает из интереснейших пассажей об общественно-маргинальной, затейливо-вагинальной жизни героини. Вагон и маленькая тележка – о душе и теле, мать вашу, оземном и непорочном, о душе и траханье (как раз на иврите, бать, очень точно – «отстучать»). Раз сама Алиса в десять футов – по Кэрролу рок-н-ролла – то размер имеет значение! Сказ, миф о громовержце свирепом и нимфе свирельной!
Вот читая в детстве Дефо, я поражался брюзжанью мизантропа Крузо – да живи ты один, соли козлятину и радуйся! Попозже, малость возмужав и читая, скажем, о дефлорации, дивился тож – «больно, противно, никак, и это любовь?!» Ну, думаешь, какой мацы вашей кровушке не хватает… Мда, женская сущность – дремучая чаща! Излагалище! А в романе Бяльской это дело, исход в женщину, изложено так остроумно и проникновенно, воистину искренне и чувственно – слов нет, сами читайте! Повесть о первой любви!
Символична и последняя главка романа – героиня выпрыгивает из окна (второй этаж, слава Те!) психдиспансера – в освежающий душу сугроб! – оставив позади детские психозы, ауру девственницы, легкую корону свободы и нору рока. Прощай, занудная андеграундная «молодая гвардия» с грацией единорогов – все эти Сергеи Громовы и Олеги Бурляевы! Разгром, освобожденье! Пора, Алиса, откидывать тяжелый люк и выползать из колодца чудес на поверхность бытия, в невыносимую легкость. Превращаться — как все — из бабочки в гусеницу. Надо, ведь учили же, жить и исполнять свои обязанности. А «разноцветноволосая девчонка в склеенных пластырем трофейных очках» поселится теперь в моем книжночервячном сознании где-то по соседству с сэлинджеровским Холденом Колфилдом.
Текст: Михаил Юдсон
Источник: Частный корреспондент