Яков Шехтер. «Второе пришествии кумранского учителя». Роман первый: «Поцелуй Большого Змея», М.: «Время», 2011 г.
Писатель Яков Шехтер, «автор двух романов и семи книг прозы», как гласит аннотация, занимается примерно тем же, чем трудались до него такие способные люди, как Мойхер-Сфорим, Шолом-Алейхем, Башевис-Зингер.
Не будем размазывать долгую кашу про Яшу, а почитаем отзыв известного и почитаемого историка Михаила Хейфеца (того самого, легендарно-довлатовского: «За что Мишу Хейфеца посадили?»), живущего ныне в Иерусалиме: «Роман Якова Шехтера видится мне истинным событием в истории литературы. Предыдущие сочинения авторов-евреев, включая и «русских израильтян», выглядят все-таки типичными для русской литературы изделиями, лишь посвященными особой, еврейской или израильской теме… Но вот роман Якова Шехтера выглядит в этом ряду на особицу: он есть первое крупное произведение еврейской литературы, исполненное, однако, на русском языке». И пусть это высказывание Хейфеца относится к раннему роману Шехтера «Вокруг себя был никто», но мы исподволь обретаем истину и тихой сапой подбираемся к нынешней его прозе.
Здесь предоставим слово и пространство Алле Гладковой, главному редактору московского издательства «Время»: «Давно не получала такого яркого удовольствия от чтения! Пожалуй, после прочтения саги о Гарри Поттере, это – первая книга, от которой просто невозможно оторваться!»
Замечательно сочная микрорецензия, а главное – на редкость точно отмечена важнейшая мета нашего времени: неотрывность чтения. Заглатываешь текст, что твой Большой Змей! При этом гладкописи, когда смысловые галушки прыгают в рот сами, у Шехтера нет и в помине. Читатель должен соучаствовать в поглощении книги, выделять слюнки, ощущать мурашки, прядать глазами и шевелить извилинами.
Первослойные ассоциации, естественно, незамысловаты – этакая питательная смесь Брауна с Роулинг, ангелов и демонов с кодами да Поттерами. Потом только открывается «другое зрение», и ты наблюдаешь преобразование Дэна в «дзэн», а детективного действа – в философский роман. Да, да, Эко выходит из-за кулис – явно хорошо и неоднократно прочитанный нашим автором, маячки умбертова маятника периодически мигают нам со страниц романа.
Канва такова: «В руки писателя при экстраординарных обстоятельствах попадает старинный дневник. За дневником охотится некая тайная организация. Но остро детективную интригу наших дней совершенно затмевают те события, что произошли, по всей видимости, два тысячелетия тому назад. Герой романа, автор дневника, юноша необычайных способностей, приходит в обитель кудесников, живущих в подземельях на берегу Мертвого моря. Похоже, что он – тот, кто впоследствии станет основателем одной из главных религий мира…»
Итак, перед нами новый роман в романе, причем «смерть автора» по Ролану Барту, тут грозит воочию. Безымянный интеллектуал Писатель (ясный сван и блюм – альтер-эго автора) и его Жена – прямо Человек и Жена Человека, добрые наши приятели и знакомцы, описаны с приятной узнаваемостью: бдение у компьютера, совместный утренний кофе, уютный современный мир с его глобальными проблемами и мелкими неприятностями… И вдруг, точно обухом дамокловым – древняя рукопись из дряхлого горшка, найденного пасторальным бедуинским пастушком в Кумранских пещерах близ Мертвого моря… На ту беду ученые поблизости бежали… И открывается ларчик Пандоры, и хотя на дворе двадцать первый век от Рождества – но апокрифическое прошлое властно вламывается к нам, как Звезда в ясли, дрожаще нависает, словно джинн из медного кувшина.
Таинственные тексты с найденных пергаментов, точнее, их подстрочник, попадают к Писателю – и сразу начинаются подозрительные звонки, скрытые угрозы, соседские взрывы, близлежащие смерти… Гложет соломонов червь сомнения – и это пройдет, а я при чем?! – но кольцо шаг за шагом, шагренево сжимается… Писатель, дабы спастись, цепляется за гласность и решает наскоро превратить подстрочник в роман, «рыбу» в левиафана – и Ионой из чрева огласить миру как-было-на-самом-деле (это машинистка, набиравшая «Иосифа и его братьев», порадовала Томаса Манна сладкою манной святой простоты).
Возникает, зарождается на наших глазах фантастический исторический роман с криминально-лирическими отступлениями – эти вставки называются «Февраль 2011». Да-с, февраль, достать чернил (для принтера) и не плакать, а стучать безостановочно по спинкам букв клавиатуры – пущай горбатятся всей стаей, пашут, сеют-высекают текст. И вырастает, и начинает шелестеть листами искусная стилизация – то ли «День иудейского мальчика», то ли «Дневник Шуа».
Язык Шехтера – нарочито ритмично-звучный, скрипично-ключевой – чист и прозрачен, как проточная вода в священных кумранских бассейнах-миквах. Сидишь себе, яко под смоквами, читаешь упоенно, странствуешь по страницам шехтеровского свитка… Долго вглядываешься в построения букв, наслоение смыслов, вслушиваешься в странные метафоры автора – ну ладно там обыденное «звезды крупные, как галилейские маслины» (а все-таки они вертятся в мозгах), но дальше – больше: «я проник в обитель гладко и глубоко, как входит шип терновника в кружок сливочного масла», или – «он носился вдоль желтой линии, словно золотое кольцо по смазанной жиром нитке». Тут уж чешешь репу под кипой, крутишь пейс-другой, истолковываешь всяко-разно – к примеру, отринуть жир и злато бытия, распутать скользкую пряжу Парок, пуститься в тяжкий путь познания мира, обрести маленькие муки и радости – через тернии к лаврам! Приготовься – загорелся желтый… Великий шелковый путь от мальчонки-личинки к Лику кумранского учителя – путь Шуа. По дороге, конечно, каменья, соломинки, шипы, недовольное шипение Большого Змея… Но герой, несомненно, сдюжит и дойдет до искомого финишного столба с перекладиной. А с ним, ноздря в ноздрю, придут к геркулесовым столпам книги, доскачут на перекладных и верные читатели, мальчиши-крепыши. Тут ведь главное с головой окунуться в роман – восемнадцать погружений! А потом, как учит Шехтер, «вскочить на гребень волны и оторваться от нашего мира и оказаться там!..» Держась, как полагается, за полу хитона автора.
И зря Яков устами Писателя упреждает нас об усталом однообразии: «Я просто не мог себе позволить шлифовать лексику героев повествования, наделяя каждого личной интонацией, я спешил передать суть рассказа. Да простит меня читатель за то, что все действующие лица говорят похожими фразами…»
Да не за что прощать: лукавит автор – наоборот, его голос делится, почкуется, лучина текста расщепляется на спектральное множество лучей – полная полифония, герои вместе и врозь выбегают на подмостки книги и свистят на разные голоса, этакий кумранский хор мальчиков. А девочек в книге практически нет, вот это мне печально – так, мелькают где-то на пустынных горизонтах. Эх, это вам не Роулинг!.. И женщина в книге одна – мать, Мириам, жена плотника Иосифа из пыльного – глубокая провинция Иудея! – городишки Вифлеема. Он же – Бейт-Лехем, Дом Хлеба, а у Шехтера называется Эфрат. Оттуда и попадает наш герой, мальчишка-вундеркинд Шуа, в подземный город ессеев, детей Света – Кумран.
Да, эфратская программа была выполнена, детство кончилось – теперь марш-марш в Кумранские пещеры, развивать дар Небес! Шуа – хороший парнишка, умница и послушник, хорошист и отличник. И при сем – ессей. Ессе хомо! Се – человек! Вообще человек, мальчик Кай, смертный, страдающий, радующийся, мечтающий – а не тусклый бесплотный дух. Мне, усердному усредненному читателю, удается худо-бедно сопереживать, сочувствовать – соучаствовать! – сочиненному персонажу, ожившему под пером автора.
Замечу, что роман Шехтера пронизывают многосмысленные «желтые линии» (не путать с красной нитью и белыми нитками), по которым сознание читателя скользит взад-вперед, как в дивной фразе-символе «Я еду Иудея». Миражи, глюки, манки, обманки так и мелькают – кумранское кумаренье!
В книге, скажем, практически нет традиционного иудаизма, не звучат наставления Рамбама, а стучат, так сказать, тамтамы Гаутамы и бьют, образно говоря, гонги Конфуция. Заключительный комментарий автора, краткое эссе о ессеях, ситуации не проясняет, а просто подбрасывает еще один клубок в лабиринт романа. И набоковская система зеркал, и версификации Павича – все идет в общий котел, в джойсово ирландское рагу!
Жизнь возле Мертвого моря, в волшебном замке-школе описывается Шехтером неспешно, подробно и увлекательно, как хожения Улисса за моря. Хождение по воде, превращение сухого хлеба в Хлеба и Рыбы – все это обычные школьные будни, уроки, успехи в учебе, похвала наставников, проделки друзей. Страшный враг, кольчатый властелин тьмы, Большой Змей, скрывающийся до поры… Здесь надо похвалить и нашего Писателя – он замечательно смог передать «полноту картины». Процитирую напослед полностью:
«Текст, мерцающий на экране компьютера, сильно уплощал, упрощал полотно. Я возвращался назад и лихорадочно дописывал детали: желтые столбики света, дрожащие посреди бархатной темноты подземелья, пухлые зеленоватые облака с серебряной оторочкой, проплывающие над обителью, переливчатое трепетание хвои на соснах монастырского сада».
Словом, стиль, я думаю, понятен – а роман Шехтера «Поцелуй Большого Змея» стоит прочесть, настоятельно советую, талантливо сделано. Причем это только «роман первый», а грядущие уже не за горами, и нас ждут сверхновые исчадья рая и порождения ада, так что поцелуйте меня в Большого Змея – впереди еще многое, многое иное!