Выдающийся западный славист-музыковед о последствиях «железного занавеса» и читабельном музыковедении
Ричард Тарускин — профессор Калифорнийского университета в Беркли, единоличный автор шеститомной «Оксфордской истории западной музыки», объявивший в ней конец письменной традиции; специалист по русской музыке, посвятивший Стравинскому еще два монументальных тома. Тарускин играл старинную музыку на виоле да гамба и руководил хором, а затем ошеломил коллег по цеху заявлением, что историческое исполнительство — это выдумка модернизма и что оно обращается со всей музыкой так, как будто ее сочинил этот самый Стравинский. По мнению Тарускина, долг музыковеда — пробуждать интерес к классической музыке, а этому ничто так не способствует, как дискуссия на острые темы, например «цензура» или «антисемитизм». Он беспощаден к оппонентам и с радостью ввязывается в драку на страницах «Нью-Йорк таймс». Недавно Ричард Тарускин посетил проходившую в Петербурге конференцию «В круге Дягилевом. Импресарио в диалоге с композиторами», и Ольга Манулкина взяла у него интервью.
— Отклики на «Оксфордскую историю западной музыки», насколько я знаю, были разные, и среди них частый мотив — субъективность, то есть упреки в том, что это история одного человека, «ваша» история.
— Историография — часть истории, и здесь невозможно быть объективным. Мнения о книге высказывались часто противоположные, меня обвиняли во всех политических позициях — от крайне правой до крайне левой. Я привык к негативным комментариям и к крайне эмоциональным высказываниям, но эта противоречивость очень интересна. Самые сильные высказывания вызвали последние два тома, посвященные ХХ веку.
— До истории всей музыки основная часть ваших работ была посвящена музыке русской: монументальный двухтомник «Стравинский и русские традиции» (1996), на следующий год — книга Defining Russia Musically, уже давно переведенная на русский, которую все еще надеется выпустить издательство «Классика XXI», ранее — книга о Мусоргском, и самая первая — о русской опере 60-х годов XIX века. Как это повлияло на вашу карьеру и ваши штудии?
— Это хронология публикаций, и она может ввести в заблуждение. Я писал два тома о Стравинском в 1983—1987 годах, а их издание заняло девять лет, и за эти годы я написал бóльшую часть эссе, вошедших в книгу Defining Russia Musically, и собрание статей о Мусоргском. Русская музыка дала мне исключительное преимущество — гораздо более широкий взгляд на вещи. Таким взглядом обладал английский ученый Джеральд Абрахам. Его история — «Краткая оксфордская история музыки» (The Concise Oxford History of Music, дополнение к десяти томам New Oxford History of Music, главным редактором которой он был), — была замечательна тем, что в отличие от других англоязычных авторов он знал русскую музыку, польскую, венгерскую — и написал музыковедческий труд, в котором не проводилось различий между музыковедением Запада и Востока, нашим и ненашим, важным и неважным. Эта история была моделью для меня; я следовал путем Абрахама, а мои студенты идут за мной.
— Заголовком моего интервью с британским композитором Джерардом Макберни в 1998 году стали слова «Русская музыка им надоела» — речь шла о том, что мода на русский репертуар в связи с перестройкой и гласностью прошла, ее теперь оценивают как любую другую.
— Дело обстоит сложнее. Русская музыка хорошо известна — по крайней мере какая-то ее часть, потому что она стала очень популярной. Но она всегда исполняется в концертах русской музыки, на фестивалях русской музыки и редко смешивается с другим репертуаром. То есть до сих пор трактуется в Западной Европе и Америке как экзотическая.
— Как вы оцениваете нынешнее состояние музыкальной славистики на Западе? Есть что-то подобное «шостаковическим войнам», которые бушевали полтора десятилетия назад и в которых вы были одной из главных фигур?
Текст: Ольга Манулкина
Источник: openspace.ru