Людмила Петрушевская. Не садись в машину, где двое

petrushevskaya-nesadis Как и любой созданный человеком ад, мир рассказов Петрушевской с годами если не обустроился, то стал более приемлемым

Людмила Петрушевская. Не садись в машину, где двое (истории и разговоры). — М.: АСТ, Астрель, 2011

Людмила Петрушевская, кажется, один из самых активных и востребованных сейчас авторов своего поколения. В ее библиографии последних лет разобраться очень сложно — новые книжки представляют собой в основном либо компиляции уже публиковавшихся рассказов и повестей, либо что-то очевидно дополнительное: сборник путевых заметок, «Пограничные сказки про котят» и прочее в этом роде.

Сборник «Не садись в машину, где двое», против ожидания, полностью состоит из совершенно новых текстов. В аннотации он описывается как «копия блокнота» писательницы, что-то вроде рабочего материала, превращенного в книгу. Это на самом деле не совсем так — никакой незавершенности тут нет. Скорее формулировку можно объяснить неоднородностью текстов. Книга в отличие от большинства последних сборников Петрушевской (рассказы о любви, рассказы о детях, страшные рассказы и пр.) не имеет ясной концептуальной рамки. Более того, три составляющие ее части производят очень разное впечатление.

Первый раздел — рассказы. И это классическая Петрушевская: двенадцать историй о судьбах разной степени поломанности. Писательница верна себе и в подборе сюжетов, и в манере повествования. Но есть, конечно, и некоторая разница. В лучших ее старых текстах была очарованность отвратительным состоянием жизни, присутствовала такая двусмысленная интонация, что-то вроде: «просто прелесть, как гадко». В этом смысле Петрушевская близка Юрию Мамлееву — их имена неслучайно часто ставят рядом. Только у Мамлеева этот ужасный восторг всегда был проводником в нездешнее, а у Петрушевской ровно наоборот. Речь идет об абсолютной здешности, о пространстве совершенного, восхитительного убожества, из которого нет никакого выхода вовне, пусть даже вне — еще больший ужас. В этом смысле ее мистические истории ничем не отличаются от бытовых. И там и там парадокс (а Петрушевская писатель, безусловно, парадоксальный) — это следствие не стороннего вмешательства, а чрезвычайной тесноты существования, сдвинутости, искаженности в этой тесноте всех человеческих связей.

Читать текст полностью

Текст: Игорь Гулин

Источник: openspace.ru