Сколько можно воспитывать детей на Иванушке-дурачке?

// Иван Билибин
// Иван Билибин

Николай Горькавый и Дмитрий Бавильский в диалоге месяца: почему редакторы издательств гнобят фантастические романы?

Как привлечь к выпуску массовой литературы хоть немного умных людей? Нынешняя издательская политика во вред и читателям, и писателям, да и самим издательствам, плывущим по высыхающим течениям фэнтези и женских детективов. Почему книги для широкой публики нужно стерилизовать от любых признаков интеллекта?

Однажды мне попала в руки рукопись моего земляка Николая Горькавого, давным-давно живущего в Америке, — фантастический роман про астрономического Маугли — девочку-подростка, чьё детство прошло на заброшенном астероиде.

Несмотря на некоторые технические недочёты, которые легко выправляла редактура, «Астровитянка» мне понравилась. И не из-за многочисленных приключений в школе имени Гарри Поттера, сколько из-за истового просветительского пафоса, не оставлявшего сомнений — писания свои автор затеял для того, чтобы заинтересовать молодняк физикой и астрономией.

Позже мы познакомились с Николаем, главы из «Астровитянки» были опубликованы на «Топосе». И хотя рукопись ждала долгая и трудная судьба скитаний по издательским мясорубкам, теперь эта книга вышла и даже обросла культом. В чём лично для меня никакой неожиданности не оказалось.

Хотя вопросы у Горькавого, впервые столкнувшегося с издательским бизнесом, как видно из нашего диалога, остались. Попробуем на них ответить?

Н. Горькавый: Дима, мы с тобой люди с разных сторон баррикад. Ты филолог, писатель «большой литературы» и литкритик. Я физик, автор «трэшевой фантастики» и лёгкая добыча для литкритиков. Давай выходи, биться будем.

Объясни мне один момент. Согласно словарям, профессиональная обязанность филолога — изучать литературу как феномен культуры.

Культура — это всё, что отличает нашу жизнь от обезьяньего питомника, а литература — эта вся совокупность письменных текстов. Но словари умолчали о том, что литература оказалась сродни квантовой механике — наблюдатели там и там вмешались в процесс.

Страсть к предмету охватила филологов так, что они перепрыгнули заборчик, выскочили на игровое поле и перешли от созерцания и дегустации к осеменению и воспроизводству.

Филологи не стали исследовать культуру через литературу, а заполонили издательства и беспрепятственно завалили писательское поле собственными дискурсами.

Результат налицо: культуру, которая лежит за неугодными им текстами, филологи объявили бескультурьем. Литература сузилась до художественных романов, оставив за бортом научно-популярные, философские и мемуарные книги.

«Интеллектуальные» романы стали языковым томлением рефлексирующего филологического духа, лингвистической медитацией гуманитарного социума.

Интеллектуализм в литературе приравнялся к шизоидному потоку сознания, а рациональный интеллект стал изгоем. Эта аберрация вредна и для литературы, и для культуры.

Д. Бавильский: Коля, ты прав: культура всеобъемлюща, не устаю повторять определение Лотмана: «культура — обмен информацией», заметь, не буквами, не письменами, но реальной информацией, которой всегда меньше, чем слов. В том числе и письменных.

Барт чётко показал, что всё написанное делится на «произведение» и на «текст». Текст ты пишешь на своём ноутбуке, и, пока он не покинул пределов твоего жёсткого диска, пока его не прочитала твоя жена Таня, он является «текстом».

«Произведением» он становится только после того, как «выходит в люди», попадает в сети социальных отношений и из-за этого точно чешуёй покрывается коннотациями (отношениями).

Филологи не могут изучать и описывать весь корпус текстов. Это просто невозможно. Критики и литературоведы работают с текстами, попавшими в жернова межчеловеческих отношений.

Собственно, литература — это и есть общественная жизнь текстов. А общественная жизнь невозможна без конвенций, приводящих к отстраиванию иерархий.

Н. Горькавый: Меня смущает одержимость филологов эстетикой и стилем языка в ущерб мысли и смыслу. Пусть главный герой Набокова насилует маленькую девочку, зато как это замечательно описано! Сартр к языку относился разумней: «Конечно, стиль делает прозу более ценной. Но мы не должны его замечать. Слова прозрачны, и взгляд проникает сквозь них, нелепо пережимать его мутными стёклами».

Язык должен служить эффективным проводником смысла; форме не следует перетягивать на себя основное внимание читателя. Язык — это актуальный объект изучения, но он несопоставим по ценности с литературой.

Размер имеет значение, литература больше филологии. Литература никогда не совпадала с влюблённостью в слова, она растёт не из языка, а из опыта и страстного желания его передать. Это не лингвистическое, а культурное явление.

Д. Бавильский: Ты, как литературный непрофессионал, путаешь принципиальное несовпадение работы языка («языков») и литературного творчества. Не все слова, организованные специальным образом, могут являться литературой…

Н. Горькавый: Конечно, я непрофессионал, но и читатель — тоже! И вот мы с ним, два непрофессионала, захотели поговорить по душам. Литература — культурный феномен, возникающий из потребности информационного обмена и общения, контакта с чужим разумом, который где-то инопланетянин.

И вот в поисках пути к читателю я прихожу в редакцию, а там сидит филолог! Он категорически не понимает, зачем я написал книгу, на одну пятую наполненную чёрными дырами и химическими реакциями, лингвистической относительностью и генетическими мутациями.

Он уверен, что если он, филолог, не понимает всей этой научной чертовщины, то и читатель не поймёт! Причём этот редактор не умеет работать ни с анкетами, ни со статистикой и даже не пытается узнать у читателя про его желания. Любой редактор, даже только что вылупившийся из института, априори знает всё про читателя, жизнь и литературу!

Я против филологического монополизма на литературу. Литературу в руки гуманитариев ни в коем случае отдавать нельзя. Что такое литература — должен решать не критик и не филолог, а читатель, причём не широтой своей массы, а глубиной и прочностью своей эмоциональной реакции.

Д. Бавильский: Читатель и выбирает то, что проскальзывает в его незамутнённое сознание и выходит из него без каких бы то ни было следов. Всё-таки есть время для песен, а есть для молитв.

У человека должны быть самые разные потребности, и не все из них могут быть удовлетворены коммерческой литературой. Хотя «бульварное чтиво», несомненно, тоже нужно.

У меня такое ощущение, что ты занимаешься отмазками собственного способа производства и совершенно не думаешь об объективности…

Н. Горькавый: Ни одна книга бесследно не проходит. Я пытаюсь «отмазать» своего читателя, которому нравятся мои книги, но которому мешают «профессионалы», которые сначала не пускали книжку в печать, а потом стали гнобить её в печати.

Но, преодолев все препятствия, десять тысяч читателей её купили, тысяч сто — прочитали. Читатель у «Астровитянки» далеко не рядовой — образованный, мыслящий, способный получать удовольствие от интеллектуальных эскапад и космологических интриг.

И мне, и читателю было интересно. «Астрель» тоже не прогадала: «Астровитянка» за три кризисных года уже вышла суммарным тиражом в 40 тысяч и сейчас готовится подарочное издание — вся трилогия в одном большом томе. Первую книгу издатель взял с опаской, заключительную — рвал из рук, не глядя.

Д. Бавильский: И чем же ты тогда недоволен?

Н. Горькавый: Почему, чёрт побери, книга почти три года болталась по филологическим судилищам и три десятка редакторов-филологов её отфутболивали?

Сколько ещё умных нестандартных книг из-за такой позиции не прошло в печать — да просто не стало создаваться из-за такой издательской безнадёги!

Звери, спасаясь от пожара, забывают свои распри и бегут сообща. Мы живём в условиях чудовищного капиталистического расслоения, когда хищные верхи уничтожают интеллигентные низы и урезают школьное образование до «рабского» минимума.

Это не я, это академик Арнольд так сказал. Я постарался сделать что-то полезное и написал книгу, которая пропагандирует интеллект и образование.

И что же я получил в ответ от интеллигентов, рассевшихся по редакциям фантастики, и от фантастических литкритиков? Злобную, просто неприличную ругань.

«Забыть Горькавого, как Герострата!» — хором призывают видные критики-филологи и одновременно (что очень нелогично) выдвигают меня на все антипремии.

Один главред из не очень удачливых, известный разве что изданием кулинарной книги, не постеснялся в мой ЖЖ зайти, чтобы излить свою нелюбовь.

Некоторые эстеты мотивируют своё неприятие «Астровитянки» тем, что книга написана «нелитературно», с англицизмами и т.д. У этих людей что, чутья на пожар нет?

Откройте любую российскую газету — она до отказа набита «спичрайтерами» и «ребрендингами». Почитайте новую школьную программу с доминантой физкультуры, патриотизма и религии. Астрономия запрещена (!) в школе, и уже треть россиян уверены, что Солнце вращается вокруг Земли. Гари не чуете, ребятишки?

Д. Бавильский: Клейст как-то написал, что если на мне коричневые очки, то весь мир кажется мне коричневым. Приём твоих книг формирует твоё отношение к профессиональному литературному сообществу.

Те делаешь важную методологическую ошибку, подменив частное общим. Действительно, есть проблема в том, что мы сегодня плохо понимаем, что такое литература, но это не значит, что мы должны размывать понятия, которыми оперируем, до бесконечности.

А как ты понимаешь, что такое литература?

Н. Горькавый: Я с огромным уважением отношусь к тебе и к профессиональному литературному сообществу.

Если ты, финалист «Большой книги», или букеровский лауреат писатель Михаил Бутов, или финалист «Нацбеста» писатель Павел Крусанов отозвались бы о моей книге уничижительно, то это было бы больно, но понятно — настоящие профессионалы со своим видением литературы имеют право.

Но как раз вышеупомянутые писатели отнеслись к «Астровитянке» с интересом, выдвигая её на премии и даже пытаясь её опубликовать, за что я им и тебе весьма благодарен.

Гнобили книгу редакторы и критики массовой литературы, создатели и выпускатели такого «трэша», такого фантастического дерьма, что уже не продохнуть.

Они глубокомысленно надувают щёки, но их единственная «эстетическая» задача — найти книгу, которая сорвёт тираж. То, что они не сумели распознать в «Астровитянке» успешную книгу, — это полбеды, хотя и явный признак непрофессионализма.

Оторопь берёт от их ненависти к «чужаку». Видимо, филологи решили, что я залез на их делянку. Но в том-то и дело, что литература — не только их поле, и пора им избавиться от этой сахариновой иллюзии.

Что такое литература, давно сформулировал Фрэнсис Бэкон: «Книги — корабли мысли, странствующие по волнам времени и бережно несущие свой драгоценный груз от поколения к поколению».

Литература, как концентрат мысли, должна опираться на весь интеллектуальный продукт человеческой цивилизации — как на теорию относительности Уорфа, так и на теорию относительности Эйнштейна.

Филологи — это не культурные, это субкультурные люди. И физики тоже. А литература — это явление общей культуры, тем самым она должна создаваться представителями разных социальных слоёв, профессий и течений.

Конечно, если рассматривать литературу не как забавную фитюльку, пирсинг языка, кружавчик воскресного дня, а как социальный феномен, передающий научный и эмоциональный, этический и эстетический опыт новым поколениям.

Д. Бавильский: А прикинь, если литература — это вовсе не то, что предлагают сегодня книжные магазины, а какая-то внутренняя сосредоточенная работа по нанизыванию как можно большего количества «живых слов» друг на друга.

Литературы не бывает много, книжный супермаркет ей не заполнишь, а если заполнишь, то он прогорит.

Н. Горькавый: Дима, ты говоришь о литературе в том смысле, к которому привык. Ты — писатель-художник, который имеет свой уникальный инструментарий работы с «живым словом».

Я так не умею и уже никогда не научусь. Но под литературой в культуртрегерском смысле нужно понимать весь спектр выпускаемых книг, потому что он востребован всем спектром читателей.

Эти книги реально заполняют огромные книжные супермаркеты. И пора российским издателям понять, что интеллектуальная, познавательная компонента в современных книгах исключительно важна.

Если копнуть статистикой, то мы увидим, что на мировом книжном рынке нон-фикшн и образовательный сектор процветает. Крупнейшая сеть американских магазинов Barnes & Noble предлагает около 60 категорий художественных книг.

А категорий нехудожественных книг можно купить триста! Раздел «твёрдой научной фантастики» насчитывает почти 5 тыс. наименований. А «невыдуманных» книг об «учёных, изобретателях и натуралистах» предлагается свыше 6 тысяч!

Фэнтези и женских детективов продаётся по 20 тыс. наименований, а книг по социологии или по физике, где лидируют научно-популярные книги Хокинга, — в два раза больше! Так что, будем пустые любовные романчики считать литературой, а глубокие книги о Вселенной — нет?

Д. Бавильский: Интересно, а как ты представляешь беллетристический текст о строении Вселенной? «Открылась бездна, звёзд полна» умному достаточно, Коля!

Н. Горькавый: Не-е-ет, Дима, некоторым умным нужны ещё и детали! Вот как ты представляешь беллетристический текст с детальным описанием работы автозавода, или авиадиспетчерской, или крупного отеля?

А именно на эти темы Артур Хейли написал свои известные романы, весьма увлекательные и познавательные. Общий тираж книг Хейли — 170 млн.

Почему же невозможны художественные книги с погружением в строение Вселенной? Кстати, Хокинг с дочерью уже написали для детей именно такую книгу — «Джордж и тайны Вселенной». С реальными фотографиями галактик и марсианского рассвета.

Многие нравы литературного мира удивительны для меня, постороннего. После «Сердца Пармы» я считаю Алексея Иванова выдающимся писателем России. Но именно его литкритики провозглашали графоманом, а толпа редакторов не пускала в печать. Даже став знаменитым, он скандально не заслужил главных литературных премий. Так где литература — где Иванов и «Парма» или где литкритики и сотоварищи?

Д. Бавильский: А мне вот Иванов не кажется большим писателем, представляешь? Кажется переоценённым и не заслуживающим внимания. Так что в твоих глазах, вероятно, я тоже являюсь странным литкритиком, выстраивающим свои построения от балды, а не от реальных читательских желаний.

Я внимательно читал твою «Астровитянку» и, если помнишь, высказывал тебе массу претензий по языку, который необходимо было редактировать. Прислушался ли ты к моим рекомендациям?

У тебя ведь совсем иные задачи, не такие, какие ставит перед собой «обычный» прозаик: тебе куда важнее просвещение и передача определённой суммы научных знаний, тогда как прозаик работает над общим полем, достигая своих целей не через конкретику, но через суггестию и прочие литературные приёмы.

Знаешь, есть школы, которым важно запихнуть в ученика определённую сумму знаний, а есть — отвечающие за общую наладку систем мышления…

Н. Горькавый: Ты имеешь право на своё мнение, но грубая ругань тебе несвойственна. А именно об этом речь. Ты редкий филолог: как и главный редактор «Астрели», ты сумел увидеть в «Астровитянке» нечто интересное и способствовал её продвижению, а главу из третьей книги опубликовал в журнале «Топос».

И ты не препятствовал выпуску книги Иванова. Главная проблема в том, что в большинстве «массолитовских» редакций сидят односторонние и, мне кажется, озлобленные люди.

Натолкнувшись на текст, не совпадающий с их представлением о литературе, они сразу испытывают негативные чувства. «Сердце Пармы» настолько густо замешано на историко-этнографическом материале, что напомнило мне леоновский «Русский лес», по научному содержанию тянущий на докторскую по лесоведению.

Такие книги непросто воспринимать людям определённого склада ума, поэтому я бы рекомендовал издателям прореживать редакторов-филологов и разбавлять их технарями, особенно в редакциях научной фантастики.

Конечно, я постарался учесть твои замечания, но выше головы не прыгнешь — я не писатель, а учёный. Ты зря полагаешь, что «Астровитянка» была призвана «запихнуть» в читателя некую сумму фактов.

Она должна была вызвать интерес к знаниям, к астрономии, биологии и кибернетике. Именно так — «наладить системы мышления»: показать, что наука — интереснейшее занятие, а деление наук условно и объекты реального мира выламываются из любой классификации наук.

Благодаря успеху «Астровитянки» издательство согласилось дальше рисковать и собирается опубликовать сборник моих «научных сказок» для младших школьников.

Это будет попытка захода на цель с противоположного курса: я беру научно-популярную историю и стараюсь насытить её художественностью до превращения в увлекательное повествование.

Сколько можно воспитывать детей на Иванушках-дурачках? А если попробовать читать детям на ночь сказки про реальных учёных и изобретателей?

Сборник будет называться «Звёздный витамин», он должен служить интеллектуальным витамином-катализатором для младших школьников.

Такая книга нарушает каноны и привлечёт на мою голову новую порцию ругани, но я достаточно прочен на зуб. Впрочем, уже привлекла — с ноября прошлого года мои «сказки» публикуются в каждом номере журнала «Наука и жизнь»; после истории о Кнорозове уже послышались голоса — «чего этот астрофизик берётся за лингвистику!».

Да потому что никто из специалистов даже не пытается рассказать детям про расшифровку иероглифов майя, а это такая увлекательная история — просто сказка!

Дима, мы очень разные люди и, согласно дискуссионным канонам, должны хрипло спорить. Но вот я читаю твоё интервью в «Экслибрисе»: «Литература перестала говорить правду о человеке. Она не сообщает мне ничего нового, ничему не учит, практически не даёт пищи к размышлению. Происходит тотальное разрушение и подмена критериев. Всё золото, что блестит» — и полностью соглашаюсь. Кто-то из нас литературный перебежчик. Ты или я?

Д. Бавильский: Я говорил немного о другом. Мне важны художественные обобщения, выполненные с помощью определённого инструментария, не такого, как у тебя.

Даже в фигурном катании есть спортивные танцы, а есть танцы на льду, где главная оценка ставится за артистизм. Давай не путать приятное с полезным.

Н. Горькавый: Мне тоже важны художественные обобщения, сделанные писателями «большой литературы». Но я-то говорю о филологах-эстетах, сидящих по редакциям говнофантастики и несущих прямую ответственность за отсутствие озона в масслитературе.

Одна редакторша из детской редакции «Эксмо» отфутболила мою «Астровитянку» очень пренебрежительно. Ещё бы — она выпускница Литинститута, пишет любовные книжки для подростков — есть такие омерзительные серии «Только для девчонок».

«Её вид вызывал генитальную тревогу» — это из аннотации к её книжице. Дима, откуда взялись эти литературные профессионалки? Могут ли старшие товарищи по филологическому цеху с ними что-нибудь сделать?

Может, какой кодекс — если не чести, то приличий — принять, где растолковать, что не всем можно торговать? Вот если астроном даёт слабину на астрологию (такой единичный случай я знаю), то его разносят по кочкам (лично разносил), беспощадно уничтожают за профессиональное слабоумие.

Как привлечь к выпуску массовой литературы хоть немного умных людей? Нынешняя издательская политика во вред и читателям, и писателям, да и самим издательствам, которые плывут по высыхающим течениям фэнтези и женских детективов и не способны к прогнозу читательского ожидания, не говоря уж о целенаправленном создании спроса.

Почему книги для широкой публики нужно стерилизовать от любых признаков интеллекта? Жюль Верн и Хейли, Велтистов и Булычёв — это ведь тоже литература ширпотреба, то есть широкого потребления, но она не только востребована, но и очень познавательна.

Весь фокус фигурного катания (и культуры тоже) — что при всех судейских понтах истинные судьи сидят на трибунах. Все ледовые, культурные и писательские шоу делаются для публики, а не для судей.

Критики и рефери лишь элемент, рычаг этого шоу, но они часто забывают об этом и искренне верят, что спортсмены и писатели танцуют только для них.

Надо ломать замшелые издательские стереотипы и учиться смотреть на литературу по-новому — книга не только быстро меняет материальные носители, её культурная функция эволюционирует ещё быстрее.

Устарели взгляды на массовую книгу как на развлечение; любая книга должна успеть помочь человеку выжить в этом сложном мире, должна его чему-то обучить, что-то подсказать, чем-то восхитить.

Высокообразованные люди, которые избирательно пропускают в печать и сами клепают примитивные книги, апеллирующие не к мозгу, а к физиологии, — это враги человеческой расы и культуры. Пусть лучше идут на панель — там замыкание на физиологию вполне естественно.

Д. Бавильский: Твои вопросы риторические. Хороших редакторов так же мало, как хороших писателей. Или врачей. Или кондитеров. Будем пытаться в силу своих сил исправлять эту ситуацию, ты — писать умную фантастику и просветительские сказки для детей, а я — всячески тому содействовать. Может быть, наконец что-нибудь и сдвинется с мёртвой точки?

Текст: Дмитрий Бавильский

Источник: Частный корреспондент