Фильм по роману Пелевина оказался намного лучше, чем можно было ожидать
Экранизация культового романа Виктора Пелевина «Generation П», съемки которой продолжались несколько лет, завтра выходит в российский прокат.
Режиссер Виктор Гинзбург, в пятнадцать лет уехавший с родителями в США, начал работать над «Generation П» в 2004 году. Фильму, который получился в итоге, невозможно предъявить ни одну из заранее (а время было) заготовленных претензий. Мы носимся с нашими девяностыми как с писаной торбой, но каким-то образом ощущение радостного и опасного хаоса удалось передать режиссеру, который называет себя «американцем в России и русским в Америке».
Казалось, запущенный в середине прошедшего десятилетия долгострой обречен выглядеть архаично. Однако же нет, это бодрый киноаттракцион с остроумными репликами, цельным видеорядом и не без изобретательных спецэффектов. На протяжении двух часов экранного времени картина несколько раз теряет ритм, но в общем и целом получилось более чем достойно.
Вместе с Вавиленом Татарским (Владимир Епифанцев) мы путешествуем из начала девяностых в наши дни: бывший пионер превращается в торговца сигаретами, мелкого копирайтера, копирайтера поважней, в политтехнолога, а затем — в живого бога. По пути герой проходит все необходимые внешние трансформации — от лохматого терпилы в рыжем бомбере до денди на заднем сиденье лимузина. При неизбежном сопоставлении с «ПираМММидой», действие которой происходит примерно в то же время, картина Гинзбурга кажется образцом исторической стилизации. И в костюмах, и в декорациях фильм балансирует на границе пронзительной узнаваемости и чрезмерности; пережать еще немного с малиновыми пиджаками — и получатся «Жмурки» (кстати, в той же точке — на стыке пародии и портрета — существуют и пелевинские тексты).
Как и «Жмурки», как и многие другие картины последних двадцати лет, «Generation П» является актерским капустником, и в этом заранее также виделся знак беды: камео Ренаты Литвиновой или киношного переводчика-синхрониста Василия Горчакова вряд ли назовешь неожиданным сюрпризом. Однако Гинзбургу каким-то образом удается вводить второстепенных персонажей out of the blue — так, чтобы вызвать у зрителя радостное «ой!». Кстати, о камео. Кто-то заметил недавно, что Юрий Кара воплотил коллективную советскую мечту об идеальном кастинге для «Мастера и Маргариты»: героиня — Вертинская, Иешуа — Бурляев, Ульянов — Пилат etc. Тогдашних актеров к булгаковским персонажам приводил опыт предыдущих работ, опыт предшествующего существования на экране и в сознании зрителей. Деятелей нового российского кинематографа к теперешним камео подводит череда других камео, череда неосуществившихся ролей. Один из примеров — шоумен Андрей Фомин, у Гинзбурга играющий мелкого пелевинского Виргилия — Морковина; здесь Фомин снова демонстрирует свой актерский потенциал — едва ли впервые после появления в качестве неудачливого жениха маленькой Веры в легендарном фильме Василия Пичула. Ничего похожего не играл раньше в кино и исполнитель главной роли Владимир Епифанцев, в коллективном сознании имеющий репутацию нонконформиста с топором, а в реальности — длинную фильмографию из безликих патриотических боевиков. В экранизации Пелевина мы видим «поколение П» российского кино — и «П» тут обозначает далеко не «Пепси».
Самый чувствительный для многих момент — соответствие фильма духу и букве пелевинского произведения. Гинзбург не относится к книге как к сакральному тексту («Это неэкранизируемо», — заявлял сам Пелевин). Он читает и пересказывает ее как плутовской роман, убирая все, что мешает продвижению по-голливудски структурированной истории; то, что является особенно ценным для читателей и явно лишним для зрителей (мистические опыты героя и его встреча с богиней Иштар становятся здесь всего лишь частью психоделического трипа, не больше и не меньше).
Можно предположить, что дискуссия вокруг фильма быстро переместится в область сравнения брендов: что именно из убойного креатива Татарского удалось реализовать, а какие бренды пришлось переименовать или заменить (почему, кстати, советские люди до сих пор так патологически падки на бренды?). В этой, копирайтерской части «Поколение» предсказуемым образом напоминает «99 франков» по одноименному произведению Бегбедера. И в том и в другом случае кинематограф легко поддался искушению — спародировать на экране рекламу. Кстати, именно при визуализации становится понятно, что пелевинские шутки про «березовый спрайт» и «не-кола для Николы» изначально были так себе, особенно на фоне явных озарений вроде «Солидный Господь для солидных господ».
Упомянутые выше «Жмурки» остаются почти исключительным для нашего кино усилием по осмыслению девяностых, и «Generation П» (не Пелевина, а Гинзбурга) — скорее попытка из того же ряда, чем заурядная «презентация без интерпретации». Это попытка — на экране, а не на бумаге — представить и объяснить, чем в девяностые занимались не бандиты, а обычные люди — эмэнэсы, гуманитарии, пусть даже и существовавшие в опасной близости от бандитов. Тот, кто сначала торговал сигаретами в ларьке (на экране хроника — заявление Ельцина «Я принял решение» в стык смонтирована с танковым залпом по Белому дому), а потом оказался обслуживающим персоналом, буквально наполняющим смыслами бессмысленную власть (будущего национального лидера Татарский с коллегами делает из оцифрованного дурачка-шофера в исполнении Андрея Панина — и тут уже не наша обычная галлюцинация, тут реальное сходство с Путиным). В финале мы видим сегодняшние московские улицы с сегодняшней рекламой, будто бы извлеченной из портфолио Татарского (не постеснялся же кто-то назвать квас «Никола»). Фильм Гинзбурга — туземный «Гражданин Кейн» без финального покаяния — заканчивается в той точке, где пелевинская сатира из девяностых становится реальностью сегодняшнего дня.
Текст: Мария Кувшинова
Источник: openspace.ru