Заметки умного дурака о ненормативной лексике в связи с -летием Юза Алешковского
Русский мат — сокровище нашего языка, а сокровище не надо разбазаривать попусту. Барковиана, как аутентичная, так и подложная, — наша классика. Не дознавался, какое именно у Алешковского -летие, поскольку трудно представить Юза в преклонных годах.
Лично я привык с большой осторожностью относиться к так называемой ненормативной лексике. То есть люблю, конечно. Но лишь тогда, когда она на месте и к месту.
В устной речи я его применяю только в исключительных случаях, когда иначе никак не выразить обуревающие тебя чувства. И терпеть не могу, когда им злоупотребляют другие.
Даже рассорился вдрызг со своим другом-художником, который повадился материться буквально через слово. Я его всякий раз одёргивал, пока он не разобиделся вусмерть.
А в литературе злоупотреблять матом просто запрещённый приём, слишком уж это мощное экспрессивное средство. В своей прозе я вообще никогда его не употребляю, кроме разве что слова «жопа», которое почти норматив.
Однако те, кто чуть знаком с моей издательской деятельностью, тут могут поймать меня за руку (или за язык?). Не мне, мол, строить из себя жеманника и пуриста, коль я в своём журнале «Комментарии», видимо, первым в демократической России издал как приписываемого Баркову «Луку Мудищева», так и его подлинные творения из сборника «Девичья игрушка». Да, было такое, не отрекаюсь.
Это потому что ещё более, чем злоупотребление матом, я ненавижу ханжество. А барковиана, как аутентичная, так и подложная, — наша классика (см. восторженные высказывания Пушкина о Баркове), и там-то как раз вся лексика на месте.
К тому же это была не клубничка, а научная публикация, подготовленная и откомментированная профессором Александром Анатольевичем Илюшиным, уникальным специалистом в данной сфере отечественной культуры.
Тут предполагаю вопрос: что это я вдруг заговорил о ненормативной лексике?
Дело в том, что в последнее время постоянно поминают имя Алешковского, показывают его в телевизоре, печатают интервью с ним.
Уверен, что это в связи с каким-то его -летием, но каким именно, я даже не стал дознаваться. Во-первых, из-за уже декларированного равнодушия к своим и чужим юбилеям.
А во-вторых, поскольку даже страшно представить Юза в годах, которые общепринято считать преклонными.
ля меня он именно Юз, это не фамильярность. Прямо в день нашего знакомства он буквально заставил меня называть его Юзом и на «ты», ещё до того, как мы выпили на брудершафт и расцеловались.
Я был вынужден покориться, хотя мне это далось с некоторым напрягом. Я ведь был моложе его чуть ни вдвое, давно это было.
А познакомились мы как раз на издательской почве. Сообщу без ложной скромности, а наоборот, с законной гордостью, что мне довелось стать первым в России издателем и знаменитого «Николая Николаевича». Тогда, в самом начале 90-х, я возглавлял кооперативное издательство «Весть».
Эпопею выпуска предшествующего ему одноимённого альманаха я уже кратко изложил. А шедевр Юза Алешковского стал первой публикацией вновь образованного издательства.
Надо сказать, что книгоиздание в ту пору ещё не иссякшего книжного бума было делом весьма замысловатым, не как сейчас. Начинающие издатели напоминали неумелых циркачей, которые пытаются жонглировать тремя шариками.
Главная проблема — дефицит бумаги. Ну, допустим, нашёл поставщика, какое счастье! Но теперь — найди склад. Ещё и типографию. Пока искал, ушла бумага.
Или, к примеру, договорился с типографией, тогда ищи бумагу и склад в придачу. Пока искал… и так далее. Но всё ж удалось наконец подхватить каким-то чудом все три шарика. Так и вышел в свет «Николай Николаевич».
Вообще-то с Юзом мы могли познакомиться много раньше, поскольку в интервью наряду с Москвой он называет своей малой родиной также и Мамонтовку, где я провёл детство и отрочество (летом, на даче). Но не случилось.
А вот его творчество я знал с малолетства. Упоённо ржал, читая того же «Николаича», хотя к ненормативной лексике уже и тогда относился строго.
Но уж очень мастерски, виртуозно и остроумно автор применял всё лексическое богатство родного языка. (Замечу: увы, последующие его сочинения всё ж намного бледней. Там случается, что ненорматив режет слух, точней, глаз.)
Любил я и песни Алешковского, правда не догадываясь о его авторстве. У моего друга была лента с «Окурочком», «Лесбийской», «Товарищем Сталиным», которую мы с ним в результате запилили до полной неразборчивости.
Великолепна была исполнительница, которая пела их с чувством, с незабываемой хрипотцой и лирическим блатным распевом. Причём с явным наслаждением акцентируя именно матюги. Ходили слухи, что это некая Дина Верная. Я так и представлял себе рыхлую размалёванную маруху с фиксами и наколкой «Верна до гроба!».
Очень был удивлён, узнав, что это Дина Верни, знаменитая натурщица Майоля, с которой он ваял своих соблазнительных нимф. Кажется, она утверждала, что всех до единой, хотя по датам вроде не получается — иные созданы чуть не до её рождения. Ну да ладно, оставим этот вопрос искусствоведам.
Общение с Юзом у нас было кратким, но впечатление он произвёл сильное. Это нечто! Матёрый человечище.
Притом наше краткое общение не сказать что было таким уж идиллическим. Дело в том, что после рюмок трёх-четырёх Юз начал поносить нашу отчизну. Мол, сидите вы все тут в дерьме, а там у нас (в Штатах то есть) свобода… Что-то подобное, но куда как покрепче. Слушал я, слушал, но после рюмок пяти-шести во мне вдруг взыграл патриотизм. Говорю: «Да на фиг ты там кому нужен в твоих свободных Штатах со своими «Николаичами»? Ты здесь только и нужен».
Так слово за слово едва не дошло до драки, остановились на самой грани и кое-как помирились. В тот первый визит в Россию он и вообще пребывал в несколько агрессивном настрое, успев, например, всерьёз поссориться с одним из своих старых близких друзей.
Всё это говорю вовсе не для того, чтобы разность сплетни, а для характеристики этой ослепительной и невыносимой личности. Да сам он, разумеется, прекрасно понимал, где он нужен, а где не нужен.
Это были типичные эмигрантские разговоры. Потом я уже к ним привык и относился куда спокойней, понимая: они не так меня, как самих себя пытаются убедить, что вовремя отсюда смылись.
А к Юзу, несмотря на ту глупую размолвку, я тем не менее сохранил искреннюю симпатию. Дай бог ему здоровья. Был рад убедиться, что он по-прежнему бодр и по-хорошему агрессивен. По крайней мере так смотрится на телеэкране.
И вспоминаю Юза я не только по юбилеям. В качестве официального разрешения на публикацию «Николаича» он выдал мне (и Илье Кутику) забавный сертификат с собственноручной подписью, который с тех пор так и стоит на книжной полке в моей гостиной.
Иногда глядишь на него, и как-то жить становится немножко повеселей.
Спасибо тебе за всё, Юз!
Источник: Частный корреспондент