По пушкинским местам Москвы
«Что ты на меня не глядишь? Жить без тебя не могу», – воскликнул Александр Пушкин и, бросившись к одному из проходящих по Тверскому бульвару людей, расцеловался с ним. Происходило это в один из мартовских дней 1827 года. Человек, удостоившийся столь откровенного проявления внимания поэта, также не скрывал своих чувств. Это был Василий Зубков, недавний московский знакомец Пушкина. Направлялся Зубков, по видимости, к себе домой, на Малую Никитскую улицу. Пушкин не раз и не два бывал у него в гостях после возвращения в Москву в 1826 году.
Зубков нанимал квартиру в доме Соковнина на Малой Никитской улице (ныне дом № 12), во «флигеле, выходя на двор с правой стороны» – как уверяют архивные бумаги. Сегодня это часть хорошо сохранившейся большой усадьбы Бобринских, относящейся к концу XVIII века.
Альбом Зубкова – свидетель визитов Пушкина – сохранил на своих страницах автографы вернувшегося из ссылки поэта: «Ответ Ф. Т.***» («Нет, не черкешенка она») и «Зачем безвременную скуку» с проставленной авторской датой «1 ноября 1826. Москва». А на автографе стихотворения «В надежде славы и добра» рукою Пушкина помечено: «22 декабря 1826 года. Москва. У Зубкова». Можно подумать, что Пушкин приходил сюда писать стихи.
Но притягивал Пушкина не сам Зубков (принять Пушкина у себя желали многие), а его милая свояченица (сестра жены) Софья Пушкина. Недолго размышляя, Пушкин пылко изложил ей свои чувства, надумав жениться. «Я вижу раз ее в ложе, в другой на бале, а в третий сватаюсь!» – писал он Зубкову 1 декабря 1826 года. Софья Пушкина была обескуражена и даже испугана такой прыткостью поэта. Александр Сергеевич, изголодавшийся в ссылке по общению с московскими дамами, и в самом деле действовал по цезаревскому принципу «Пришел, увидел, победил». Ведь, как поучал он молодого князя Павла Петровича Вяземского, вся задача жизни, все на земле творится, чтобы обратить на себя внимание женщин: «В этом деле не следует останавливаться на первом шагу, а идти вперед, нагло, без оглядки, чтобы заставить женщину уважать вас».
Несмотря на напор, бурю и натиск, проявленные Пушкиным, сватовство оказалось неудачным. Об этом предупреждал его и Зубков, которого поэт в осенние дни 1826 года, перед отъездом из Москвы, вовлек в борьбу за свою душевную (и далеко не последнюю) привязанность. Несмотря на отговоры, Пушкин умолял Зубкова помочь в сердечном деле: «Ангел мой, уговори ее, упроси ее… и жени меня».
Но у Софи, как называл ее Пушкин, уже был жених. Она так и не поняла, какая честь ей была оказана.
Вернувшись через месяц в Москву, в декабре 1826 года, Пушкин уже передумал сваливаться к Зубковым как снег на голову. Он поселился у Соболевского, на Собачьей площадке (дом разрушен при прокладке Нового Арбата), Пушкина ждало новое любовное увлечение…
А жизнь свою на Собачей площадке Александр Сергеевич описывал так: «Наша съезжая в исправности – частный пристав Соболевский бранится и дерется по-прежнему, шпионы, драгуны, бл…ди и пьяницы толкутся у нас с утра до вечера».
Мы побывали и на Тверском бульваре – одном из самых излюбленных пушкинских мест, свернули на Малую Никитскую, помянули Собачью площадку. А много ли мест, связанных с Александром Пушкиным, осталось в Москве?
Прежде всего на ум приходит дом № 53 на Арбате, где была единственная и причем съемная квартира поэта (за всю жизнь у Александра Сергеевича никогда не было собственного жилья ни в Москве, ни в Питере; так повелось еще с детства, когда семейство Пушкиных почти ежегодно переезжало из одного московского дома в другой, явно не от хорошей жизни). А вот у друзей Пушкина свои дома в Москве были: у Петра Вяземского в Вознесенском переулке, а рядом с ним жил удачно женившийся Евгений Баратынский.
18 февраля 1831 года (180 лет назад) именно на Арбат приехали молодожены Пушкины после венчания в церкви Большого Вознесения на Большой Никитской. Пушкин обставил квартиру со вкусом: щегольские обои, стильная мебель, редкие книги.
В жизни суеверного Пушкина было немало совпадений. Так, домом этим владела семья Хитрово. А в Петербурге жила Елизавета Хитрово, поклонница поэта. Остроумно обыгрывая совпадение фамилий, Пушкин пишет 26 марта 1831 года Плетневу: «Дом сей нанял я в память моей Элизы».
Прежде чем стать музеем «Квартира А.С.Пушкина на Арбате», дом долго ходил по рукам, в большинстве своем купеческим. Один из предприимчивых купцов по фамилии Патрикеев, которому мало дела было до Пушкина, устроил в доме магазин, пробив в стене особняка двери прямо на Арбат. А второй этаж, где жили когда-то Пушкины, сдавался в наем. В 1884–1885 годах одним из жильцов был Анатолий Чайковский, у которого не раз останавливался его брат Петр Ильич, самый «пушкинский» композитор.
Ну а после 1917 года дом превратился в скопление коммуналок. В одной из комнат коммунальной квартиры № 5 (такой номер получили пушкинские апартаменты) поселился Осип Брик. И лишь в 1986 году здесь открылся долгожданный музей.
Продолжая магазинную тему, невозможно пройти мимо Елисеевского, что на Тверской, дом № 14. И здесь тоже ступала нога Пушкина, правда, приходил он не в магазин, а в салон княгини Зинаиды Волконской. Было это в 1826–1829 годах.
Надо ли говорить, что от салона мало что осталось – только стены. Предприимчивый Елисеев еще в 1901 году до неузнаваемости преобразил интерьеры дома. А ведь какой был дворец во времена Волконской! Не дом, а «римское палаццо». Так его называли завсегдатаи. Парадные залы особняка были украшены живописью и скульптурой, собранными еще отцом Волконской, дипломатом Александром Михайловичем Белосельским-Белозерским.
Волконская жила будто на две страны – Италию и Россию. На ее римской вилле частыми гостями были Гоголь, художники Иванов, Брюллов, Кипренский, Щедрин, Бруни. А салон на Тверской, по мысли хозяйки, призван был объединить самых разных представителей интеллигенции. Дом свой, в ожидании исполнения ее мечты – встречи западной и российской культур, княгиня хотела превратить в некое подобие открытого музея европейского искусства.
Мыслимо ли себе представить, что Пушкин мог быть каким-то образом обойден вниманием Волконской? Не прошло и недели после возвращения поэта в Москву в сентябре 1826 года, как он получает приглашение почтить своим вниманием палаццо на Тверской.
Пушкин пришел. В очередной раз оказавшись в центре внимания уймы салонного народа, с интересом внимал Волконской, исполнившей романс «Погасло дневное светило…» на его стихи. Поэт был «живо тронут этим обольщением тонкого и художественного кокетства», писал очевидец. И только…
Чтобы заманить Пушкина в следующий раз в пределы своего салона, Волконская вынуждена была прибегнуть к помощи Вяземского, упрашивая его: «Приходите ко мне обедать в воскресенье непременно, я буду читать кое-что, что, я надеюсь, Вам понравится – если возможно поймать мотылька Пушкина, приведите его ко мне. Быть может, он думает встретить у меня многочисленное общество, как было, когда он приходил в первый раз. Он ошибается, скажите ему это и приведите обедать».
Что спугнуло мотылька Пушкина в первый раз? Если верить современникам, это могла быть просьба что-нибудь почитать, ведь часто представляли его как «прославленного сочинителя».
Вот, например, Шевырев пишет: «Будучи откровенен с друзьями своими, не скрывая своих литературных трудов и планов, радушно сообщая о своих занятиях людям, известно интересующимся поэзией, он (Пушкин. – А.В.) терпеть не мог, когда с ним говорили об стихах его и просили что-нибудь прочесть в большом свете. У княгини Зинаиды Волконской бывали литературные собрания понедельные. На одном из них пристали к Пушкину с просьбою, чтобы прочесть. В досаде он прочел «Поэт и чернь» и, кончив, с сердцем сказал: «В другой раз не станут просить».
Эти слова Шевырева даже дали повод ряду пушкинистов «скорректировать» утверждения о, безусловно, положительном отношении поэта к салону Волконской. В подтверждение предъявляется письмо Пушкина к Вяземскому около 25 января 1829 года, в котором он пишет о «проклятых обедах Зинаиды».
«Секретно. Честь имею сим донести, что известный поэт, отставной чиновник 10-го класса, Александр Пушкин прибыл в Москву и остановился в Тверской части, 1-го квартала, в доме Обера, гостинице «Англия», за коим секретный надзор учрежден» (из рапорта полицмейстера Миллера обер-полицмейстеру г. Москвы, 20 сентября 1829 года).
Полицмейстер Миллер не раз доносил по начальству о приезде в Москву Пушкина (еще с лицея за поэтом присматривали с особой тщательностью). Известным полиции поэт был еще и поэтому – слишком часто мелькало его имя в соответствующих документах. Но ведь и сам Миллер был писателем, только создавал он не стихи и повести, а рапорты и донесения. Строгость, с которой следили за Пушкиным в Москве, может быть нами отмечена и сегодня. Благодаря таким вот Миллерам мы узнаем многое о жизни Пушкина в Москве. Дом Обера в Глинищевском стал для поэта чуть ли не родным, ведь останавливался он здесь так часто, как нигде больше, – шесть раз!
Особняк в Глинищевском переулке (дом № 6) принадлежал московскому французу Лаврентию Оберу и сдавался им под гостиницу купцу 3-й гильдии Ивану Ивановичу Коппу. В то время, когда Пушкин впервые поселился здесь, гостиница называлась «Север». В сохранившихся письмах Пушкина и его адресатов иногда встречается не само название гостиницы, а имя ее владельца: «Пиши мне к Копу», просит Пушкин Вяземского в письме от 14 марта 1830 года.
Вероятно, гостиница приглянулась Пушкину своей дешевизной, именно этим обстоятельством можно объяснить столь частое местожительство поэта в Глинищевском переулке. Номера гостиницы «Север» во многом походили на те, в которых останавливался Пушкин и в других городах. Бедная обстановка, нередко грязь по углам, скудные условия «комфорта» – такими открывались условия жизни Александра Сергеевича его посетителям:
«Он временно жил в гостинице… Там занимал он довольно грязный нумер в две комнаты, и я застал его, как обыкновенно заставал потом утром в Москве и в Петербурге, в татарском серебристом халате, с голою грудью, не окруженного ни малейшим комфортом: так живал он потом в гостинице Демута в Петербурге», – писал Полевой.
Приехав в Москву и в очередной раз остановившись в Глинищевском переулке, Пушкин отписал жене: «…поскакал отыскивать Нащокина. Он ездил со мною в баню, обедал у меня. Приехал к Оберу и заснул в 10 часов вечера. Вот тебе весь мой день; писать не было мне ни времени, ни возможности физической». 22 сентября 1832 года.
Из писем узнаем мы и бытовые подробности. Дверь в нумерах, занимаемых Пушкиным, не закрывалась с утра и до самой ночи, если хозяин был дома. То слуга Ипполит «принес… кофей», то разносчик с пастилою.
Посетители отмечали, что, живя в гостиницах, Пушкин «вел жизнь странную. Оставаясь дома все утро, начинавшееся у него поздно, он, когда был один, читал, лежа в постели, а когда к нему приходил гость, он вставал с своей постели, усаживался за столик с туалетными принадлежностями и, разговаривая, обыкновенно чистил, обтачивал и приглаживал свои ногти, такие длинные, что их можно назвать когтями.
Иногда заставал я его за другим столиком – карточным, обыкновенно с каким-нибудь неведомым мне господином, и тогда разговаривать было нельзя… Известно, что он вел довольно сильную игру и чаще всего продувался в пух! Жалко бывало смотреть на этого необыкновенного человека, распаленного грубою и глупою страстью! Зато он был удивительно умен и приятен в разговоре, касавшемся всего, что может занимать образованный ум», – вспоминал современник.
Странности, замеченные его гостями, Пушкина не смущали. Он не только чистил ногти, играл в карты, но и находил-таки время писать стихи. Пушкин сочинил здесь стихотворения «Монастырь на Казбеке», «Кавказ», «К бюсту завоевателя», «Дорожные жалобы». «Необходимость имел он сообщать только что написанные им стихи. Однажды утром я заехал к нему в гостиницу… и он тотчас начал читать мне свои великолепные стихи», – писал Путята.
Начиная с 1826 года, после пятнадцатилетней разлуки с Москвой, Пушкин приезжал в Москву и на два-три дня, и на несколько недель, и на полгода. Среди сохранившихся зданий, в которых Пушкин жил или которые посещал, выделяются своей архитектурной нарядностью усадьба Малиновских на Мясницкой, Английский клуб на Тверской, Московский университет на Моховой, Московский главный архив Министерства иностранных дел в Хохловском переулке и немногие другие.
Бывал поэт и в Большом театре, и в Дворянском собрании, и в Лепехинских банях, что у Смоленского рынка. Все, что удостоил Пушкин своим вниманием в нашем городе, принято нынче называть пушкинскими местами Москвы…
Попытки сохранить пушкинские места Москвы, увековечить их предпринимались неоднократно, чему способствовал и первый столетний юбилей поэта, широко отмечавшийся в 1899 году; но кажется, что спохватились слишком поздно – большую часть пушкинских зданий время (а точнее, люди) не пощадило.
Так, пожар 1812 года уничтожил многие детские адреса Пушкина. Смена владельцев, перепродажа домов – это тоже процесс вредный.
Наконец, советский период, здесь, как говорится, к бабке не ходи. Претворение в жизнь «сталинского плана реконструкции Москвы» сопровождалось всеми вытекающими, а точнее, разрушающими для пушкинской Москвы последствиями. Трещала, лопалась по швам старая Москва.
А затем война, бомбежка столицы в 1941 году (один из снарядов угодил в усадьбу Погодина, уничтожив ее). А после войны – опять разрушение старой Москвы. Взять хотя бы нашумевший снос «дома Фамусова» на Пушкинской (!) площади в 1968 году, в котором поэт бывал у Римских-Корсаковых…
Хотя был и обратный процесс. Силами немногочисленных энтузиастов удавалось отвоевывать у строителей пушкинские адреса. Например, дом Веневитиновых в Кривоколенном, дом Василия Львовича Пушкина на Старой Басманной, освобожденный под музейные цели лишь недавно…
А разрушение старой Москвы, похоже, никогда и не прекращалось. И сегодня это уже не разрушение, а исход. Исход Москвы. И в этом исходе имя Пушкина уже не является охранной грамотой. Потому список утраченной пушкинской Москвы продолжается и сегодня.
В 1997–2002 годах уничтожен дом Шаховских на Никитском бульваре, дом 6 (XVIII–XIX века), где устраивались литературные и музыкальные салоны. Здесь бывал не только Пушкин, но и Гончаров, Грибоедов, Лист и другие.
В 2002–2004 годах снесена усадьба Римских-Корсаковых на Тверском бульваре, дом 26. В ходе сноса уничтожены ценные палаты и флигеля XVIII–XIX веков. В дом Римских-Корсаковых были вхожи видные москвичи XIX века, и среди них – Пушкин, Тютчев, Верстовский.
А вот и еще один уничтоженный пушкинский адрес – Столешников переулок, дом 12. Сюда, в канцелярию московского обер-полицмейстера, вызывали Пушкина в связи с делом о распространении крамольных стихов из «Андрея Шенье». Дом этот, построенный в XVIII–XIX веках, был снесен в марте 1997 года для благоустройства местности к 850-му юбилею Москвы (!).
16 сентября 1826 года Пушкин посетил князей Трубецких после гулянья на Девичьем поле, современный адрес – улица Усачева, дом 1. И этого здания не стало совсем недавно. А ведь это был один из самых старых деревянных домов Москвы, переживших пожар 1812 года! Дом, построенный во второй половине XVIII века, сгорел в 2002 году, как это у нас часто стало происходить в последнее время. Причем сгорел перед реконструкцией. Огонь слизал и хорошо сохранившиеся интерьеры дома XIX века.
Когда перечитываешь стихотворение «Воспоминания в Царском Селе», то складывается впечатление, что написано оно сегодня:
Где ты, краса Москвы стоглавой,
Родимой прелесть стороны?
Где прежде взору град являлся величавый,
Развалины теперь одни…
Вот оно как. Поэтому вперед – по пушкинским местам, покамест они еще, кажется, есть.
Текст: Александр Анатольевич Васькин — москвовед, член Союза писателей Москвы, лауреат Горьковской литературной премии
Источник: НГ Ex Libris