О пародиях, или Что бы теперь читали Ромео и Джульетта
Учителя словесности жалуются, что школьники теряют вкус к книге. Свои знания о Пушкине, Гоголе, Чехове, Толстом или Горьком они черпают из телепрограмм. Зачем, например, тратить драгоценные дни и недели на чтение четырех томов «Войны и мира», когда киноверсия займет всего лишь четыре просмотра по «ящику». Да и попутно сколько удовольствия можно получить от общения со знаменитыми киноактерами! Если б не учебники, которые волей-неволей приходится таскать в школу, многие учащиеся, наверное, уже и забыли бы, что такое книга и как она выглядит. И тем не менее не все потеряно. Есть еще способ приобщить школьников к чтению. Это литературная пародия. Жаль, что этот жанр у нас до сих пор недооценивают и даже считают легкомысленным. Между тем известны случаи, когда пародия на многие годы переживала пародируемое произведения: автор стихотворения или повести давно забыт и списан из литературы, и лишь талантливая пародия напоминает о его прошлом существовании.
Сегодня литературная пародия столь же популярна, как детектив или поп-музыка, а возможности ее после Сан Саныча Иванова расширила телепередача «Аншлаг». Невольно приходит еретическая мысль: если бы Ромео жил сейчас, то, уверяем, он читал бы Джульетте не стихи какого-нибудь современного Блока и Есенина, а пародии на любовную лирику нынешних поэтов.
В таком рассуждении нам пришла счастливая мысль: а почему бы не изучать литературу в школе не по книгам классиков и современников, а по пародиям, которые занимают всего-то одну-две странички? Тем более что они всегда пишутся с сатирой и юмором и читать их одно удовольствие. Хочется верить, что школьники наконец обретут вместо скучного учебника по литературе веселую книжку пародий, написанных по программе, утвержденной Министерством образования и науки.
Теперь об авторе сегодняшних пародий. Александр Матвеевич Флит родился в 1892 году, окончил юридический факультет Киевского университета, однако подлинным его призванием стала сатира; он сотрудничал в одном из самых популярных дореволюционных журналов «Новый Сатирикон», который редактировал «король смеха» Аверченко.
Однако подлинную славу ему принесли литературные пародии и эпиграммы. Вышли книжки: «Братья-писатели» (1935), «В садах литературы» (1938), «Таланты наизнанку» (1940), «Театральный Ленинград» и другие.
Все 900 дней блокады Флит провел в Ленинграде, выступая во фронтовой печати, на ленинградском радио. Последний его сборник «Басни и литературные пародии» вышел в I958 году уже после смерти писателя.
Александр Флит
Большая жратва
Алексей Толстой
Под новый тысяча семьсот …надцатый год бояре пили долго, матерились яро, оседая тяжкими соловыми задами в полукафтаньях, отороченных кандибобером.
Зазвонили у Макарья на Овражках, потом у Никиты на Варварке.
– С новым годом, Господи, благослови, – блаженно рыгнул с перепоя Иван Варсанофьич и раздавил четвертную, не сходя с места, закусив соленым огурцом.
– Ной Яр,– защебетали боярские девы с политесом, вертя шустрыми задами в аглицких тюрнюрах с прострочкой, и налегли на бутыль с вишневкой.
– Я вас, суки заморские, – икнул на них Иван Варсанофьич, засопев курносием своим (рожа набок сворочена, глаза сивые). И ковырнул в зубах большим пальцем с загогулиной.
Холопы боярские, смерды и дети холопьи подавали перепелов с орехами, баранов с желудями, жаренных в тесте, гусячьи потроха заливные со сметаной, пироги с бычьими почками, с каплунами, с поросятиной.
Вошел внезапно. Дрыгнул ногой. Сел. Схватил штоф меду, осушил жадно. Вытер усы ладошкой.
– С новым годом, бояре. Почто бород не бреете?
Задергалась левая бровь, потом поджилки в правом колене. Поднял за ножку стул точеный, тонкой голландской работы с бисером и – об пол.
Вышел единым духом, дергая правым предплечьем. И с Алексашкой – в возок.
Ударили к заутрене у Евграфа на Старомынке.
Сидели бояре на задах, по клетям и под клетями, трясли окаянными бородищами, дули горькую.
– С новым годом. Ужо быть беде.
Отрывок из синеватой книжки
Михаил Зощенко
Один Людовиг, куриная морда, не то Пятнадцатый, не то Шешнадцатый, точно не припомню, выпивал с приближенными в своем королевском дворце.
Они встречали ихний новый год во французском духе с певичками и тому подобное. Они встречали и радовались этому маловысокохудожественному празднику и хлестали, между прочим, вино из бокалов, как лошади.
Сидевшая за столом пожилая королевская подруга мадам Помпадур тоже выпивала и закусывала.
Она беззаботно закусывала, как птичка, пирожками с ливером и щебетала разные французские слова и выражения, как вдруг она заметила, что ейный сожитель Людовиг хватил лишнее и сейчас свалится с королевских копыт.
Чуткая подруга жизни подошла к Людовигу и говорит ему интеллигентным сопрано по-французски: дескать, ваше величество, нализались, как свинья, и будет.
На что Людовиг, не то Пятнадцатый, не то Шешнадцатый, храбро ответил: дескать, с новым годом, мадам, пущай после нас хучь потоп, вас не спрашивают.
И вылакал, пьяная морда, еще с пол-литра шампанского.
Призма
Юрий Олеша
Сквозь призму бокала преломляются хорды света, сталкивающиеся в моем хрусталике.
Я воспринимаю их как фугу Баха, переложенную на стихи Данте.
Девушка входит в зал в вечер нового года.
Она идет по прямоугольнику пола, выпуклая, как апельсин, и хрупкая, как метафора. Мы садимся за столик. Мы бродим по меню, как в пустыне, томимые жаждой. Мы заказываем бутылку Абрау.
Химическая формула шампанского взрывается в наших бокалах золотым дождем воспоминаний.
Я пью их, как драму, и читаю, как сказку.
Я разрезаю стальным перпендикуляром ножа бумажный ранет, и он падает двумя сферическими полушариями на ослепительную плоскость тарелки.
Новый год входит в орбиту мира, легкий, как пушкинская рифма.
Хрусталики девушки отражаются на моей сетчатке, и мы вонзаем острия наших вилок в грудь пулярдки, как римляне вонзали копья в грудь карфагенян.
Новогодняя суббота
Исаак Бабель
Реб Мендель Сахновский, высохший на бесплодии талмуда и мудрый, как тысячелетие, сказал мне в канун нового года на старом базаре в Одессе, где бродил я под бременем безотрадного детства:
– Что значит новый год в океане времени? Почему Абрам Шапиро, владелец трех галантерейных магазинов на Дерибасовской, встречает новый год в кругу семейства в шелковом жилете с золотой цепочкой и с бокалом в руке, а ломовик, рыжий Мотель с Молдаванки, не встречает нового года и лежит без задних ног на старом тряпье, ветхом, как библия?
В грязные переулки моей юности дули с моря ветры аравийских пустынь.
Мы сидели на базарной скамье, заброшенной, как жизнь местечкового еврея.
Я взглянул, содрогаясь, на реб Менделая Сахновского, с любовью и благоговением пожал ему руку, желтую, как пергамент истории.
Первые звезды медленно зажигали светильники, и тишайшая новогодняя суббота плыла над старым базаром, мертвым, как величие талмуда.
«В садах литературы», 1938 г.
Публикация Рафаэля Соколовского.
Источник: НГ Ex Libris