В своей новой книге Юрий Цивьян материализует карпалистику — науку о философском осмыслении жестов, которой в романе Набокова «Пнин» занимается главный герой.
Юрий Цивьян. На подступах к карпалистике. Движение и жест в литературе, искусстве и кино. М.: НЛО, 2010.
В истории бывали случаи, когда наука, придуманная каким-нибудь писателем, со временем приобретала статус вполне реальной дисциплины. Например, очертания психоистории, фигурирующей в цикле романов Айзека Азимова «Основание», угадываются сегодня в так называемой клиодинамике. Изобретённая Альфредом Жарри патафизика не только легла в основу шуточной «науки об исключениях», но и дала название знаменитому международному проекту (Collège de Pataphysique), объединившему таких мыслителей, как Мишель Лейрис, Умберто Эко и Жан Бодрийяр.
Вот и Юрий Цивьян в своей новой книге частично материализует карпалистику — науку о философском осмыслении жестов, которой в романе Набокова «Пнин» занимаются главный герой и профессор Лоренс Клементс (слово «карпалистика» восходит к позднелатинскому carpus — «кисть руки»).
Возникает, конечно, вопрос, где лежит демаркационная линия, разделяющая карпалистику и, например, кинесику, также отвечающую за изучение жеста. Как пишет Цивьян, «предметом изучения в новой дисциплине будут не движения и жесты сами по себе, не их словарное значение, а способы обращения с жестами, иначе говоря, жестовые приёмы». Если перефразировать известное определение Якобсона, касающееся сущности поэтического языка, то можно сказать, что предметом исследования в книге Цивьяна является жест в его эстетической функции.
Способность некоторых жестовых приёмов функционировать в разных видах искусства позволяет автору заниматься эффектным сближением внешне «далековатых понятий». В одной из глав, например, анализируются те случаи, когда графологическим жестом смерти становятся неразборчивые строчки прощального письма, начертанные «слабеющей рукой». Это даёт возможность найти связующие нити между, казалось бы, совершенно автономными сюжетами: докладной Башмачкина о собственной кончине в фильме Козинцева и Трауберга «Шинель», последним письмом куртизанки Маргариты к Арману в романе Александра Дюма-сына «Дама с камелиями», заключительными строчками стихотворения Михаила Кузмина «Эпилог», «следом» сердечной спазмы на страницах рукописи Эйзенштейна, расплывающимся словом «нембутал» в предсмертной записке Лили Брик и т.д.
Однако читатель, который решит потратить время на книгу Цивьяна, должен помнить, что перед ним не столько пролегомены к новой научной дисциплине, дающие в руки будущего исследователя детально разработанный понятийный аппарат и концептуальную схему дальнейших действий, сколько серия детективных новелл одинаковой степени увлекательности.
Как и Аби Варбург, Цивьян полагает, что Бог — в деталях. Поэтому методология, апробированная «На подступах к карпалистике», в полной мере соответствует так называемой «уликовой парадигме». Человек, путешествующий по страницам книги Цивьяна, неизбежно оказывается в положении доктора Ватсона, который с неослабевающим интересом следит за «дедуктивными» построениями Шерлока Холмса. Красоту и убедительность этих построений нельзя не оценить, но извлечь из них чёткий и универсальный алгоритм, безотказно действующий во всех случаях без исключения, практически невозможно.
Впрочем, сам Цивьян исходит из того, что «для частных явлений должны создаваться частные теории». Задачи исследователя, по его мнению, близки задачам художника и заключаются, помимо прочего, в «столкновении источников, литературном бильярде, филологическом монтаже». Махровый позитивист, разумеется, будет морщиться от подобного рода деклараций, но любой непредвзятый читатель с удовольствием примет указанные правила игры: они ни в коем случае не грозят ему проигрышем.
Критика
Игорь Гулин, «Книжное обозрение»:
Цивьяновская карпалистика — весёлый наследник слегка подряхлевшей тартуской семиотики. Учеников Лотмана всегда интересовало толкование поведения. То же, чем озабочена карпалистика, — это в каком-то смысле поведение на микроуровне, его элементарная единица, то есть жест. Цивьян часто повторяет, что его интересуют не жесты сами по себе, их биологическая или психологическая мотивировка (предмет кинесики), и даже не «язык жестов» (сфера невербальной семиотики), а жест в культуре. Причём жест в данном случае понимается максимально широко. Это может быть многозначительный поворот головы Ивана Грозного в фильме Эйзенштейна или эксцентрический поворот кадра с улицей из вертикальной позиции — набок у Дзиги Вертова, то есть жест как предмет изображения, авторский жест при создании произведения. Анализируемые микроскопические сюжеты, вызывающие за собой ворох примеров из всех на свете сфер, случайных записочек и карикатур, кино- и поэтических цитат, даже дружеских воспоминаний, почти всегда приводят Цивьяна к вполне глобальным и одновременно остроумным культурологическим выводам (пересказывать сам ход рассуждений значило бы лишить будущего читателя основного удовольствия от книги).
Текст: Алексей Коровашко
Источник: Частный корреспондент