Рецензии Сергея Белякова, Евгения Мякишева, Дмитрия Орехова и Натальи Рубановой на книгу «Крещённые крестами».
Главный художник питерского БДТ стал лауреатом десятой, юбилейной церемонии «Нацбеста».
Премия «Национальный бестселлер» закончила премиальный сезон и объявила победителя. Им стал сценограф Эдуард Кочергин. Публикуем последнюю порцию рецензионных подборок, посвящённых финалистам этого года.
Сергей Беляков:
Уникальная книга. Потрясает сама история. Летом 1945 года семилетний мальчик бежит из детприёмника НКВД под Омском и в течение шести лет добирается до родного Ленинграда. Летом по железной дороге зайцем, с помощью добрых людей, прежде всего недавних фронтовиков, а то и с воровской бандой. Зимовать приходится в детприёмниках.
Эта личная история совмещается с широкой картиной ушедшего времени. Железная дорога ― средоточие тысяч людей с их бедами и жизненными драмами. Картину дополняет приложение «Путешествие по Эсэсэсэрии»: фотографии 1940-х и тексты песен сталинской эпохи.
Замечателен язык повести, включающий разные речевые стихии. Детский (сиротский) фольклор, детский полутюремный сленг (кстати, очень образный). Капутка ― медчасть в детприёмнике, шкеты, козявы, колупы (колупашки) ― дети разного возраста, «лыска в саду» ― гипсовый бюст В.И. Ленина среди горшков с цветами. Много блатной лексики, но каждое слово поясняется. Автор обошёлся без нецензурных слов. Создавая колорит и речевые портреты героев, ненормативные слова не замутняют литературного языка повести.
Много зрительных образов. Наблюдал будущий художник, писал художник состоявшийся.
Евгений Мякишев:
Не без опасения я начал читать эти «записки на коленках». Опасение имело под собой реальную почву, точнее, непреодолимую, неизбывную трясину, в которую меня некогда погрузили «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына и гениальные «Колымские рассказы» Шаламова…
Отложил книгу только после того, как внимательно рассмотрел приложенные в конце фотографии сталинской эпохи: «Путешествие по Эсэсэсэрии».
Кочергин по-хорошему простым и доступным языком рассказывает о своем детстве сына «врага народа». Начиная с возраста, когда едва научился ходить, – с крещения и со ступеней Католического костёла на Невском проспекте. «Меня почему-то заставили преодолевать их самого – с огромным трудом, всеми способами: ногами, на коленках, с помощью рук, перекатами…»
Собственно, весь роман Кочергина об этом: о преодолении той жизни, в которой его «заставили». И повторно «крестили крестами», то есть тюрьмами. О побеге и длительном возвращении в Ленинград. О детприёмниках НКВД, колониях, овладении «воровскими» специальностями: «Профессия скачка-маршрутника требовала не только ежедневных тренировок, но и холодного расчёта, смекалки, наблюдений, разведки».
Дмитрий Орехов:
Эдуард Кочергин — главный художник Большого драматического театра им. Товстоногова, член Российской академии художеств, лауреат государственных и международных премий. Поразительно, но известный художник оказался еще и великолепным писателем.
«Крещенные крестами» ― высокохудожественная автобиографическая проза. Кроме того, это документальный роман, роман-путешествие, роман-квест. Он настолько странный и захватывающий, что мог бы дать фору многим произведениям в жанре фантастики. Кроме того, это настоящий эпос о беспризорниках времен Великой Отечественной.
Роман начинается в начале августа 1945 года и заканчивается зимой 1951-го. В год, когда огромные массы людей возвращались с фронта, восьмилетний «Степаныч» начал свое путешествие в обратном направлении, с Востока на Запад. Он начал его в детприёмнике НКВД под Омском, а закончил — через шесть с половиной лет — в Ленинграде, в объятиях своей матери-полячки («матки Брони»), отсидевшей к тому времени 10 лет за «шпионство».
Пересказать книгу невозможно — ее нужно читать. Вот, например, как главного героя учили на шлипера (вора-форточника): «С утра, кроме всех бегов, приседаний, отжимов, заставляли по многу раз складываться в утробную позу, причем с каждым днем сокращая время, пока не добились секундного результата. Затем вдвоем брали меня за руки и за ноги, раскачивали и бросали с угорья вниз — под откос. На лету я должен был сложиться утробой и плавно скатиться по траве шариком».
Написано так ярко, а материал настолько необычен, что с трудом верится в документальный характер этих записок.
Автор далек от огульного охаивания «Эсэсэрии», он не сводит счеты со Сталиным и НКВД, не давит на слёзы. Он просто рассказывает о своем героическом путешествии по вокзалам и детприёмникам. Рассказывает так, что временами становится невыносимо страшно, а временами — невыносимо грустно.
Читая «Крещённые крестами», вспоминаешь то Александра Неверова, то Леонида Пантелеева, то Анатолия Приставкина. Теперь в этот ряд нужно принять и Эдуарда Кочергина.
Наталья Рубанова:
Степаныч – мастер деталей: «чуйка»-то первоклассная… да, собственно, весь роман (впрочем, какой же это роман, когда – жизнь целая, не придуманная, именно что честно – хоть и подворовывал мальчишка у Эсэсэсэрии расчудесной – прожитая!) – это и есть одна, быть может, большая деталь, не заметить, пройти мимо которой, прийти к сколько-нибудь адекватному пониманию очень простых, «очень вечных» вещей трудно. Это к тому, что в школках проходить надо, в школках… запоем читать будут.
Еще деталь: насельники ДП получают из года в год 21 декабря, в день рождения вождика, кусок хлеба с маслом – «за детство счастливое наше спасибо, родная страна!». Вот Степаныч и благодарит, благодарит как может. На вопрос: чем на жизнь зарабатываешь? ― отвечает: «профиля вождей выгибаю». Ленина со Сталиным выгибать научился так из проволоки, что даже от голода не умер. Кормило искусствушко-то, рукастый мальчонка, талантливый (товар, что называется, с молотка шел). И у китайца-художника поучиться успел, и «лесную науку» у промышлявших гашишем «лесных людей» постиг, и ворышом-скачком был, и пацаном-майданником, и колонистом-татуировщиком, и «придворным художником паханствующих блатных»… Двенадцать лет казенных домов, ночёвки в подвижных составах всех видов и мастей: на север путь держал, в Питер любимый выбраться мечтал, матку Броню найти…
Доехал-таки. Нашел: живой, худющий, ни разу не стукач.
Ни одного слова лишнего.
Все на месте, ладно, складно, чин-чинарём.
Будто бы отстраненно.
Не о себе. Почти иронично.
С любовью к собаке и погибшему «кенту»: любовью той самой, для которой слова – материал слишком грубый.
Источник: Частный корреспондент