Фрагмент книги Ольги Лукас «Поребрик из бордюрного камня. Сравнительное петербургомосквоведение».
Ольга Лукас – из Петербурга. Но Москву знает получше многих москвичей. А уж про родной Питер – и говорить нечего. Вот об этих двух городах и повествует ее новая, невероятно смешная и все равно добрая книга «Поребрик из бордюрного камня. Сравнительное петербургомосквоведение». Совсем скоро она будет напечатана в столичном издательстве «Livebook».
Украсим город!
В Москве город украшают так: берут много-много чугуна, придают ему какую-нибудь узнаваемую форму и ставят там, где люди ходят. Это означает, что в Москве полная демократия, искусство принадлежит народу, и всякий представитель народа может на фоне этого искусства сфотографироваться. Некоторые москвичи приводят своих иногородних друзей к памятникам и говорят: «Вот. Искусство. Мне принадлежит». И друзья сразу начинают завидовать, а потом своим односельчанам рассказывают, как зажрались москали и не пора бы им уже и честь знать. Из этих рассказов рождаются мифы о том, что у москвичей дома унитазы из золота и хрусталя, что провоцирует в нестоличном народе ненависть и злобу.
В Петербурге живут люди пугливые и экономные: чугун понапрасну не расходуют, потому памятники делают маленькие, меньше человеческого роста, а поскольку никакой человек не хочет, чтобы памятник ему был меньше его самого, памятники ставят зайчикам, котикам, крыскам и птичкам. Под это дело котики, крыски и птички совсем борзеют и перестают людей за людей считать. Прилетает ворона из глубинки к своей подруге, живущей в питерском дворе, и сразу начинает завидовать. А та еще больше масла в огонь подливает: «А вот это памятник коту Ваське, которого я одним ударом зашибла!» Тут приезжей вороне вообще плохо с сердцем делается.
Там, где для памятника места нет, но глазу всё равно хочется на чем-нибудь отдохнуть, в Москве сажают разные цветы, которых к середине лета становится так много, что их даже не рвут и не продают у метро ушлые бабки.
В Петербурге цветы не приживаются, потому что болото, зато вместо клумб здесь любят устанавливать разные абстрактные композиции. Идет приезжий мимо бывшей клумбы и видит, что из нее трубы торчат и железяки ржавые. «Нехорошо, – говорит. – Некультурно строительный мусор на клумбу класть!» Возьмет да и уворует композицию себе на дачу. А питерец – человек тонко чувствующий. Он сразу догадывается, что никакой это не мусор, а чистое искусство. Кто не понимает, что символизируют собой эти трубы и железки, – тот бескультурщина и серая масса.
Объявления
В Москве на каждом доме, на каждом офисе и почти в каждом подъезде висят грозные объявления: «Машины у ворот не ставить!», «Окурки под лестницу не бросать!», «Здесь нет никакого совета ветеранов, где он есть – мы не знаем!», «Справочное окно справок не дает!», «В лифте не с…!». Эта отрицающая всё и вся частица «не» лишает посетителя воли и сил. «Не» – это будущее «нет». Еще маленькое, но уже злое. Посетитель идет в дом, в офис, в совет ветеранов, видит это «не» и понимает, что там, за этой неприветливой дверью, его ждет отказ. Не подпишут. Не соблазнятся. Не разрешат.
В Питере объявлений поменьше, и все они какие-то дружелюбные, что ли: «Ближайшая помойка в соседнем дворе», «Машину можно поставить под окнами у дяди Коли, он всё равно в запое пятый год, к тому же глухой», «Код парадной – 350, пепельница на втором этаже слева, курите туда», «Совет ветеранов находится в доме № 14, а тут зато неплохое кафе». И вроде не хотел в кафе, а шел в совет ветеранов, а обнаруживаешь себя сидящим за столиком, в компании глуховатого запойного дяди Коли, вместе с которым помогаешь потом незнакомой тетушке отнести мусор в соседний двор, и уже далеко за полночь, когда метро закрыто, куришь на втором этаже слева, аккуратно стряхивая пепел в жестяную консервную банку, и перечитываешь старательно выведенное вдоль стены объявление: «Азиз подбросит куда надо в любое время. Обращаться в дворницкую». И обращаешься в дворницкую, и летишь на метле с неистовым этим Азизом, вцепившись в него руками и ногами, именно туда, куда надо, а не туда, куда ты собирался еще несколько часов назад.
Субкульт – ура!
Однажды питерцу становится тошно от массовой культуры, поэтому для себя и своих друзей он придумывает субкультуру. Давайте, говорит, будем играть гаммы задом наперед, рисовать картины снизу вверх, сочинять стихотворения с матерными словами и не запипикивать их стыдливо, читая со сцены, давайте хрипеть в микрофон, бить пятками в барабаны, танцевать босыми ногами по зеленой траве, слушать тишину и выбрасывать в Фонтанку телевизоры. Друзья соглашаются по всем пунктам, кроме последнего: из предназначенных к утоплению телевизоров строят небольшое укрепление, покрывают его тремя слоями граффити и отныне именуют «Клуб». В клубе тесно и темно, поэтому одеваются там в облегающие одежды (чтобы не занять ненароком больше места, чем необходимо). Иногда, в темноте и тесноте, одежды рвутся и пачкаются, но никто не обращает на это внимания, потому что на сцене в этот момент царит свобода – и все следят за ее выступлением.
Однажды в клуб случайно заходит москвич. Он шел совсем в другой клуб, о котором ему рассказали модные друзья, но по дороге решил забежать в три рюмочные и одну пышечную, так что слегка заблудился. В клубе москвичу очень нравится: свободно, весело, никто не ходит с нарисованными улыбками клоунов из «Макдоналдса» и секретарш, замученных корпоративным бытом, а если и ходит, то оказывается, что это был перформанс. Клоуны и секретарши смывают корпоративные улыбки и становятся симпатичными, милыми, хмурыми людьми.
– Вау! – говорит москвич. – Как вы здорово это придумали! Приезжайте, ребята, к нам! Я покажу вас в телевизоре всей России. Да что России – всей Москве я вас покажу. Ну, кто хочет в телевизор?
– М… А мы разве сейчас не в телевизоре? – стучит по стенке клуба самый старый клубожитель. – Зачем нам еще куда-то ехать?
Но кое-кто всё же уходит вслед за москвичом.
Через пару месяцев в Москве открывается сеть модных клубов, сложенных из самых современных телевизоров, повернутых экранами внутрь. Где бы ты ни находился: на танцполе, в туалете, в баре, в чилауте – на тебя всегда смотрит немигающий голубой глаз. Посетители обязаны приходить в облегающих одеждах, как бы случайно порванных и запачканных. Эти одежды шьют специальные, очень дорогие модельеры и продают в специальных, очень дорогих бутиках. Такие одежды называются дресс-кодом. Кто без дресс-кода, того просто не пустят в клуб улыбающиеся, как клоуны из «Макдоналдса», охранники и не напоят вкусной водкой улыбающиеся, как измученные корпоративным бытом секретарши, бармены и барменши.
Через некоторое время питерец, придумавший эту субкультуру, случайно заходит в один из московских клубов. Сначала его не пускают, потом узнают и, чтобы загладить неловкость, приносят дорогому гостю бутылку шампанского в серебряном ведре со льдом. Питерца начинает тошнить – и вряд ли от дорогого шампанского. Он возвращается домой и вскоре придумывает новую субкультуру.
Поддерживать контакты
Москвич начинает заводить контакты еще в детском саду. Запоминает: вот эта девочка, которую зовут Лида, может пригодиться через 20 лет, когда мне понадобится вне очереди сделать загранпаспорт, – не стану дергать ее за косичку и называть жирной дурой. Потом школа, институт, работа. Если москвич пришел на вечеринку и познакомился там с любовью всей своей жизни, значит, это была плохая вечеринка: контакт-то по ее результатам завелся только один. Даже у самого нелюдимого москвича к середине жизни накапливается такое количество знакомых, с которыми он не то что встречаться не успевает – он имена-то их не помнит. Для того чтобы москвич (и даже самый нелюдимый) не растерял свои контакты, человечеством изобретены социальные сети, блоги, ICQ, мобильные телефоны и электронная почта. Над устройством, которое само бы поддерживало за нас наши контакты (ходило в кафе поболтать с другими такими же устройствами, гуляло по улицам, пересекалось на встречах и показах), ученые пока еще размышляют.
У педантичного москвича всё расписано: если пять часов в день отводить на поддержание контактов (отбирая эти заветные часы у сна), то за год как раз можно успеть увидеть всех-всех-всех. Если вы видите москвича, перебегающего с вечеринки на вечеринку, знайте – у него год заканчивается, и ему надо успеть повидаться с какими-то 1439-ю знакомыми. Уже с 365-ю. Уже с 46-ю. Уф, успел.
Где хранят свои контакты питерцы – неведомо, как они ими обзаводятся – тоже загадка; известно только, что если в хорошую погоду выйти на Невский проспект, то там можно встретить всех нужных людей разом. Невский проспект – это такое специальное устройство, помогающее питерцам поддерживать контакты. В том числе и с москвичами.
Уборка снега
Иногда в России наступает зима. Примерно раз в год, примерно по календарю. Чаще всего в это время на Москву и Санкт-Петербург, кружась, начинает падать снег, который оседает на улицах и проспектах в виде снеговиков, сугробов и снежных вигвамов.
В этот момент самыми главными людьми в городе становятся дворники. Так уж повелось, что в дворники берут людей, приехавших из теплых стран. Они не знают, что снег падает на Москву и Санкт-Петербург каждый год, согласно календарю, думают, что, может, это стихийное бедствие какое, — хватают лопаты, метлы, грабли и снегоуборочные комбайны и выходят на улицы.
Москвич, глядя на дворника в окно, думает: «Какой дворник молодец! Взял и расчистил проезд для моей машинки! Как бы ему, хорошему, жизнь облегчить?» Точно так же думают все прочие москвичи, живущие в этом доме. Не сговариваясь, они выходят на улицу и суют дворнику в шапку купюры. Какой-то подвыпивший человек из соседнего двора, идущий домой из стриптиз-клуба в распахнутой шубе, размахивает особо крупной купюрой, но грозится запихнуть ее дворнику исключительно в плавки. Дворник сшибает с ближайшего балкона увесистую сосульку и обещает запихнуть ее в ответ. Весело посмеявшись (каждый над своей шуткой), подвыпивший человек в распахнутой шубе и дворник расходятся по своим делам. На деньги, засунутые в его шапку жильцами дома, дворник вызывает на подмогу пятерых братьев с семьями. Увидев снег, те хватают лопаты, метлы, грабли и так далее…
Питерец просыпается утром под скрежет лопаты об асфальт. Продирает глаза, выглядывает в окно. Под одиноким фонарем стоит одинокий дворник и одиноко скребет освещенный пятачок. Всё вокруг утопает во тьме и в снегах.
– Бедненький! Так рано встал! К тому же – мерзнет! Вдобавок – темнота! Надо ему как-то облегчить жизнь! – бормочет питерец, натягивая на себя всё теплое сразу.
Он хватает совочек для чистки кошачьего туалета, рожок для обуви, миксер для колки льда и храбро выходит в холодную темноту.
– Ты бы еще с ложечкой для специй пришел! – обидно насмехается дворник. – На-ка вот лопату, а я схожу за метлой!
Пока дворник ходит за метлой, питерец успевает расчистить весь двор. Тем временем в окно выглядывает другой питерец:
– Бедненький! Так рано встал! К тому же – мерзнет!..
Ну и так далее…
В знак протеста
Питерец протестует так: складывает руки на груди, холодно глядит на объект, который необходимо опротестовать, и презрительно молчит. Поскольку питерец довольно-таки часто складывает руки на груди (потому что мерзнет), и глядит холодно он тоже часто (потому что мерзнет – когда мерзнешь, трудно глядеть тепло), и молчит он тоже часто (потому что привык говорить только по делу и не хочет показаться никчемным болтуном, а еще – потому что мерзнет), то никто не замечает его протеста. Но питерцу всё равно: главное, что он не смолчал (то есть как раз смолчал, ну, не важно), а опротестовал то, что опротестовать надлежало. Он – настоящий волевой человек, не тряпка.
Москвич протестует так: «Пааааазвольте! Я вот сейчас опротестую! Вот это опротестую и то. И, кстати, еще кое-что, о чем раньше молчал, а теперь к слову пришлось!» И кулаком еще в ухо. И ногой под зад. И ломиком по черепушке. Всё полить бензинчиком, подпалить и плясать вокруг костра. Москвич протестует часто – поэтому он никогда не мерзнет.
Иногда москвичи и питерцы собираются целыми группами и протестуют коллективно. Тут уж они не самовольничают, а придерживаются давно установленных порядков. Вот, скажем, вздумали градостроители, не спросив совета граждан, построить на месте исторических развалин какую-нибудь цельностеклянную бандуру с железобетонной лепниной для красоты, дескать, так будет только лучше. Был какой-то исторический домик, в котором доживала свой век доисторическая бабка, а будет – о, что будет! Мы еще точно не знаем, что будет, но вы обо всем узнаете из телевизора. Не дожидаясь того, что будет, горожане выходят на улицы. «Не дадим разрушить!» – протестуют москвичи. «Не дадим построить!» – протестуют питерцы. Но потом, конечно, каждый принимается за свое: питерцы складывают руки на груди, мерзнут и расходятся по домам, а москвичи разводят костерок, пляшут вокруг него и по домам не расходятся еще целую неделю, потому что уж больно компания подобралась хорошая. Но это уже не протест никакой, а так, стиль жизни.
Правила дорожного движения
Москвич свободно переходит дорогу в любом месте. Иногда у него есть с собой синий фонарик, которым он светит в глаза автомобилисту, и пока тот рассуждает, что же значит синий сигнал светофора, москвич успевает перейти дорогу и скрыться за горизонтом. Если автомобилисты ловят москвича и пытаются отобрать у него синий фонарь, он неистово верещит: «Это мигалка! Вы ответите по закону, черти!»
Москвич всегда трактует правила дорожного движения в свою пользу, где бы он ни был – по ту или по эту сторону ветрового стекла. Поучительна встреча таких москвичей. Растолковывая друг другу правила (один стоит на проезжей части, другой впрыгнул всеми четырьмя колесами на тротуар, но собирается вот-вот спрыгнуть на проезжую часть, где стоит первый), они могут сочинить поэму или даже целый эпос. Пока не приедет бесшумный черный эвакуатор и не эвакуирует их в неизвестном направлении навсегда.
Питерец даже на светофоре оглядывается и задумывается: а стоит ли переходить дорогу прямо сейчас? Тут светофор своевременно гаснет.
Иногда светофор тоже думает. Если думающий светофор и думающий питерец встретятся на перекрестке – завяжется разговор, и они, может быть, даже сыграют партию в шахматы. Но питерец обязательно поддастся светофору, ведь тому еще стоять на перекрестке совсем одному на морозе или солнцепеке. Пусть хоть порадуется.
Даже поддавшись светофору в шахматы, питерец немного стыдится и, перепрыгивая полоски зебры на манер шахматного коня, устремляется в ближайший подземный переход. Там его тоже не оставляет чувство вины – оно всегда на него давит, даже во сне.
А вот на москвича чувство вины не давит никогда. Зато на него давят многочисленные кредиты.
Текст: Ольга Лукас
Источник: НГ Ex Libris