Антон Батагов: «Пока мы не выясним свои отношения со смертью…»

Вторая часть беседы с композитором-мнималистом. Музыка против страха смерти.

Умереть, не договорив. Антон Батагов о Пелевине и Иисусе, пьющем пиво, телезаставках и литературных декларациях перед выступлениями, выяснениях отношений со смертью и о гробе с музыкой.

Мы не закончили вчерашний разговор с композитором Антоном Батаговым, возникла пауза после того, как я спросил собеседника, что бы он посоветовал людям, лишённым религиозного чувства. До этого Антон говорил, что подлинная музыка должна устанавливать вертикаль и помогать в поисках Абсолюта, иначе суть её выхолащивается, превращаясь в ярмарку авторского тщеславия.

Мы продолжили разговор сутки спустя, когда Батагов решил вернуться к вопросу, которого в первый момент хотел избежать: если религиозное чувство доступно не всем, как быть тем, кто лишён Веры?

Разговор наш, таким образом, затронул материи, на первый взгляд, зело далёкие от сугубо музыкальных материй — страх смерти, скепсис, эстетическое отношение к реальности. Хотя, если задуматься, то никуда от магистральной линии нашего размышления о главном, Музыке, мы не ушли.

— Я могу умереть, не дописав этот e-mail. Представьте, что я умер, но всё-таки успел щёлкнуть мышью по кнопке «отправить». А вы сидите и читаете. Но можете и не дочитать.

Смерть гораздо реальнее и ближе, чем эстетика. Культура, эстетика — это просто сублимированный страх смерти, больше ничего. Как, впрочем, и любая другая деятельность.

Если об этом поразмышлять столь же целенаправленно, как мы размышляем о культуре, то могут появиться новые чувства…

— Так я тоже смерти боюсь. Мне кажется, мы все живём на этом фоне, фотографическим витражом окрашивающем всё наше существование. И всё, что мы делаем. Заговариваем или же, напротив, бесстрашно идём навстречу. Рискуем или прячемся. Я не знаю, противоположно это чувство религиозному или параллельно ему, мне кажется, что эстетика и есть сублимированная религиозность. То есть религия распадается в секуляризованном сознании на искусство и на науку, которые в ХХ веке и являются главными утешителями. Разве функция религии не в том, чтобы утешать?

Говоря про людей, которым недоступно религиозное чувство, я имел в виду классификацию Кьеркегора, которая очень сильно повлияла на меня в юности. Кьеркегор говорил о трёх стадиях развития человека: эстетической, этической и религиозной. Для того чтобы подойти к осознанию Абсолютна нужно пройти первые две, промежуточные стадии, которые оказываются для многих основными жизненными трендами. Вот как у меня, скажем….

Именно поэтому музыка нужна мне, чтобы утешиться, примириться, отвлечься от того, как всё есть на самом деле. Я ищу опыт других проживаний, так как хорошо понимаю, что смысл жизни в её как можно более полном проживании. Музыка помогает мне наполнить существование полнотой, ощущением полноты. Не говоря уже о том, что она, разумеется, выполняет и массу других функций — познавательную, расширения сознания, наркотическую, например. Но всё это — свидетельства того, что я всерьёз и надолго застрял именно в эстетическом периоде своего развития. Что есть, то есть. И именно с этим нужно жить и с этим как-то работать…
— Это очень здорово, что вы так анализируете свои состояния и пути, и формулируете всё это очень точно и ясно.

Если бы вы мне это не написали, мне было бы труднее. По той простой причине, что я бы, разумеется, не посмел сказать вам о вас такие сокровенные вещи.

А раз вы сами всё это сказали — это в каком-то смысле смелый поступок. Люди больше всего на свете боятся попытаться разобраться в этом и признаться себе в чём-то важном. Вы признались.

Но тут я должен вас огорчить: функция религии вовсе не в том, чтобы утешать. Для этого есть культура и многие другие явления. Функция религии — ровно обратная: не отвлекаться любыми способами от того, как всё есть на самом деле, а смотреть прямо туда, в суть того, как всё есть на самом деле, и существовать исходя из этого.

Утешение? Зачем? Уколоться и забыться на пять секунд? Знаете, моя «самая любимая» формулировка — «не будем о грустном». То есть будем о весёлом, будем придумывать себе всё новые и новые способы наркотического отвлечения от мыслей о смерти, будем стараться «брать от жизни всё», будем убеждать себя, что ценность жизни — это переживание «полной грудью» вот этого набора действий и эмоций… А потом, когда всё это накроется, что мы будем делать? Кому мы будем проигрывать свои музыкальные произведения, показывать фильмы или читать свои тексты, эстетично лёжа в гробу? Кому мы будем рассказывать о своих впечатлениях от очередного концерта, шоу, (выставки, фестиваля…)?

Не кажется ли вам, что до тех пор, пока мы не выясним свои отношения со смертью, вся эта игра в «жизнь», в «творчество» и прочие тому подобные штучки выглядит как-то довольно нелепо?

— Именно что уколоться и забыться, хотя бы на пять минут. Мне нравится фраза Мрожека о том, что «труднее всего прожить ближайшие пять минут». Эстетические отношения с реальностью позволяют развить некоторую скорость переживания (не случайно мне так важна именно музыка — она вся про «время») времени, выстроить целую инфраструктуру смягчения переживания этих самых пяти минут, откуда, да, самый близкий путь к потреблядству, которое вы осудили чуть выше, но можно же потреблять искусство разумно — вглубь, а не вширь.

В гробу мы не читаем и не ходим на выставки, это делать, в том числе и писать музыку или тексты, нужно, пока ты жив. И только потому, что ты жив. Это у Вергилия, что ли, «нас всех ожидает одна ночь?» Опыт переживания смерти, если корректно говорить о таком, много чего не скажет. Всё, что можно было сказать про смерть, уже сказали за тысячелетия до нас. И если мы берём в основание пирамиды именно эту тему, то обречены толкаться на маленьком пятачке своих возможностей и свершений предшественников, особенно-то не разбежишься.

С другой стороны, есть ответственность и честность перед самим собой, когда ты признаёшь, что «неужели я настоящий и действительно смерть придёт?» (я не специально участился с цитатами), не перекладываешь этот страх на гипотетические придумки (Гагарин летал, не видел), а живёшь с этой солью в крови. Разве такое состояние не является выясненным окончательно и бесповоротно?
— Можно потреблять искусство и лёжа в гробу. Есть очень удобное изделие: гроб с музыкой. Слышали про такое? Вряд ли я смогу убедить вас в обратном. Вы посвятили, посвящаете и ещё посвятите гигантское количество времени культуре. Если бы вы потратили хотя бы один процент этого времени на чтение тех текстов, которые демонстрируют доказательства обратного подхода к жизни и смерти, причём на весьма выразительных примерах, вы бы, возможно, изменили свой взгляд. А кроме текстов есть много «живых» доказательств. Надо только захотеть их увидеть.

Считать этот вопрос выясненным окончательно и бесповоротно может только тот, для кого смерть — это не более страшное и неведомое явление, чем обычный сон. Причём на практике, а не на словах.

У анекдота про Гагарина есть вторая часть. Эту фразу про Гагарина говорят старому монаху, желая продемонстрировать ему торжество науки. Монах улыбается и говорит: «Зато Бог Гагарина видел и благословил его».

Дима, я только ещё раз могу сказать, что не считаю возможным призывать вас к смене мировоззрения и всего того, что из него следует. Я могу только искренне пожелать вам, чтобы вы успели это сделать…

— Разве оно не «само» должно произойти? Труд необходим, без него не выловить и рыбку из пруда, но самое главное от нас не зависит. Я всё-таки фаталист, поэтому нужные книги почитываю, конечно. Именно «почитываю», так как «читать» пока не умею. Я лишь знаю, что мои сугубо эстетические занятия не проходят даром. Любая форма деятельности, если она регулярна, автоматически превращается в духовную практику. Если бы я был спекулянтом, то тут же вспомнил о «кенозисе», утверждающем, что Абсолют является тебе в том виде, в каком ты способен его воспринять.
— А убийство тоже превращается в духовную практику? А воровство? В таком случае вся наша страна — территория сплошной духовной практики. Простите, но это очень большая ошибка!

Про кенозис — действительно так, но беда в том, что мы, как правило, не воспринимаем Абсолют ни в каком виде.

Любое живое существо, встречающееся нам — это Учитель, а любая ситуация — урок, причём вовсе не в повседневном, а в самом глубоком смысле.

Но ведь мы почти никогда этого не видим и не понимаем! Если бы сейчас где-то тут появился Христос, то его бы или посадили в психушку, или, если бы ему супер-повезло в этой жизни, пригласили бы сняться в рекламе пива. Он весьма колоритный персонаж. Сразу начинает работать креатив.

Ролик:

Иисус в пустыне. Испепеляющий зной, песок, камни, растрескавшаяся земля, колючки и кактусы, муравьи и ящерицы. Ни капли воды. Силы покидают Иисуса. Крупным планом — иссохшиеся губы, лицо в песке и шрамах. Ползуче-депрессивная музыка с элементами чего-то ближневосточного. Он пытается идти, но уже не может. Падает. Ещё несколько секунд — и он, видимо, умрёт от жажды.

Крупный план: его глаза чуть приоткрываются, он пытается сфокусировать слабеющий взгляд и видит ползущую к нему змею. Он собирает последние силы, становится на колени и начинает молиться. В музыке что-то нагнетается и… О ЧУДО!!! с характерным спецэффектовым свистяще-шипящим звуком возникает бутылка ледяного пива!!!

Она летит к Иисусу! Симфоническая мощь, голливудские медные духовые, над ними столь же голливудская тема скрипок, глубокие контрабасы и торжествующие литавры и тарелки. Вселенский пафос. Иисус не верит своим глазам. Он спасён!!!

Хватает подлетающую бутылку, мгновенно открывает её, роскошным жестом запрокидывает голову и жадно пьёт, стоя на коленях. Пиво пенящимся водопадом заполняет всё пространство экрана. Снова Он — уже стоит во весь рост и радостно поливает себя пивом, держа бутылку в высоко поднятой руке, а пиво не иссякает.

Ощущение рождения заново. Счастливый бодрый Иисус уверенно продолжает свой путь. Теперь пустыня ему не страшна. Мы смотрим ему вслед. Властно-повелевающий голос «успешного» сильного мужчины, с реверберацией, как будто с небес:

«ПИВО «СПАСИТЕЛЬНОЕ».

Восстань, Пророк!»

— Вы креативите как Пелевин. «Солидный Господь для солидных господ». Не проканает, так как нынешний закон о рекламе запрещает изображение людей в роликах, рекламирующих алкогольные напитки. Запрет на фигуративные изображения сближает нынешнюю рекламу с ранним мусульманским искусством.
— Ещё как проканает! Христос — богочеловек. А это в законе не запрещено. А от пелевинского креатива — куда же денешься… Я и не спорю.

Продолжая тему о восприятии Абсолюта: очень рекомендую прочитать его последний роман — «t». Там сказано ВСЁ. Я теперь буду рекомендовать эту книгу тем, кто начинает интересоваться буддизмом и спрашивает, какие книги почитать. Вы не интересуетесь, но вещь всё равно выдающаяся, и вдруг вы в ней увидите то, что нужно именно вам.

— Могу ли я воспринимать этот поворот беседы как возможность задать пару вопросов про вашу работу телевизионным композитором?
— Лучше не надо.

— Вы от неё так решительно отрекаетесь?
— Нет, конечно. Лучшие вещи для НТВ/НТВ+ даже изданы отдельным диском — «Контракт сочиняльщика». На НТВ я работал всего полтора года, и то, что было сочинено за это время, обладает неким стилистическим единством и общей атмосферой. НТВ-шный диск вышел в красивом оформлении десять лет спустя, в 2007 году, и стал эдаким монолитным надгробием. Если вы хотите услышать от меня слова на эту тему, то я их сформулировал в предисловии к этому диску. Ничего нового я сказать не смогу, потому что это уже для меня неактуально. «Культурные» вещи тоже когда-нибудь будут изданы.

На «Культуре» я работаю с 2002 года, и за это время сменилось уже несколько стилистических моделей. Моей самой большой заслугой я считаю серию вещей 2002—2004 года, в которой я использовал пение тибетских монахов, записи знаменного распева и григорианского пения.

Основным звуковым логотипом канала был звук колокола на так называемом молитвенном колесе, записанный мною лично в буддийском монастыре Копан.

Этот звук слушала вся страна десятки раз в день. А для ежедневного начала и конца вещания канала я сделал 30-секундную симфоническую тему с хором, а хор — настоящий: пение монахов из того же монастыря, опять-таки записанное мною. Были там и другие вещи, сделанные подобным образом.

В следующие годы я сделал для «Культуры» ряд удачных вещей, и мы с дизайнером Леной Китаевой получили за всё это ряд призов, но всё-таки те «монастырские» вещи несли в себе особый заряд, который через ТВ был передан миллионам людей, поэтому эти вещи я вспоминаю с особым чувством.

Есть процессы, которые происходят на тонком уровне сознания, и именно они определяют всё, что с нами вообще происходит. Пусть люди даже понятия не имеют, что в данный момент звучит из телевизора, но когда они слышат, например, звук этого молитвенного колеса, тем более много раз, в их сознании происходят положительные изменения, которые впоследствии пригодятся. Культура, искусство, эстетика здесь вообще ни при чём.

Это другие явления. Учёные очень забавно пытаются изучить и понять эти механизмы. Удивительно, что мне удалось проделать такую «всенародную акцию по очистке кармы», вложив всё это в обёртку под названием «телевизионная музыка».

Когда я сочиняю для ТВ (кстати, я уже много лет вообще не смотрю ТВ), стараюсь находить некий ракурс, некую идею и форму, которые делают эту работу осмысленной и позволяют взглянуть на неё как бы со стороны, задуматься о тех или иных важных вещах сквозь призму утилитарной задачи.

Честно говоря, почти всегда получается. Стиль я придумываю сам. Я, конечно, выслушиваю пожелания, но потом всё равно нахожу нечто такое, что было бы для меня внутренне оправданным, а не навязанным извне.

Я всегда делаю только то, что соответствует моему внутреннему ощущению стиля, цельности и осмысленности. К сожалению, люди, руководящие телеканалами, делающие всевозможные программы и другие проекты, имеют настолько шаблонное сознание, что все их понятия о музыке и о том, как она должна функционировать «на экране», не вызывают ничего, кроме тоски. Или хохота.

Все их пожелания настолько предсказуемы, стереотипны и убоги, что можно заранее дословно сказать за них всё то, что они могут пожелать.

Они при этом считают себя творческими людьми. Когда они пытаются косноязычно сформулировать, что именно они хотят услышать, никогда ничего не знают точно и выдавливают слова типа «динамично», а потом выясняется, что «извините, я не это имел в виду, а нечто противоположное», — если бы они знали, как удручающе они выглядят!..

Это очень смешно, поверьте. И к тому же всё это свидетельствует о полнейшем непрофессионализме. Но я к этому давно привык и не обращаю на это внимания, а просто делаю то, что мне хочется в данный момент.

Это касается не только «Культуры», а всех каналов, для которых я что-либо делал. И только так и можно работать. В результате бывает ещё смешнее, когда люди на том или ином телеканале, пытавшиеся навязать какие-то свои «идеи» о музыке, и получившие от меня нечто совсем другое, потом гордятся: вот какая у нас оригинальная музыка! Вообще, люди — очень предсказуемые и несвободные существа…

— Как-то мы обсуждали вашу привязанность к литературному сопровождению своих сочинений. Почему так происходит?
— Те вещи, в которых есть текст, причём религиозный, требуют объяснения, что это за текст. Если текста нет, то так уж получается, что многие инструментальные вещи всё равно основаны на тех или иных религиозно-философских источниках, а это значит, что опять-таки требуется хотя бы небольшой комментарий.

А иногда просто хочется задать правильную атмосферу для слушания. В современном мире люди разучились слушать записи. Они одновременно делают много дел, и если не настроить их заранее, то могут и вообще ничего не услышать.

Кроме того, в этом словесном «акте настройки» есть ещё и момент личного контакта. На концерте музыканты иногда говорят какие-то вступительные слова, а также слова, предваряющие каждую вещь.

Впрочем, классические исполнители этого не делают, это скорее характерно для рокеров. На рок-концерте любое слово, сказанное музыкантами, всегда встречает очень живой отклик у публики.

Когда я раньше играл концерты, обычно всегда чуть-чуть «настраивал» словами. И сейчас, когда я снова вернулся к концертной деятельности, я сделал то же самое. По-моему, это правильно.

— А разве музыка не должна говорить сама за себя?
— И это спрашивает человек, который автоматически переводит музыку на язык слов?

Текст: Дмитрий Бавильский

Источник: Частный корреспондент