Полемика вокруг премии Белкина обнажает отношение к литературе как к сырью, из которого изготавливается политическая и социальная критика.
Мало какие слова вызывают во мне отвращение столь же сильное, как «серьезный разговор о судьбах русской прозы». Разговора этого всячески хочется избежать, ввязываться в него — как доисторическому ящеру в асфальтовое болото наступить: останешься навсегда. Благо разговор этот ведется вот уже двадцать лет, а русская проза и ныне известно где. Большее отвращение вызывают, пожалуй, только нравы местной литературной публики, в последнее время с визгом и гиканьем скатывающейся к полному озверению, что твой сорванец на салазках. Сюжет с присуждением премии имени Ивана Петровича Белкина с дивным изяществом соединяет в себе критическое озверение и этот самый «серьезный разговор о судьбах русской прозы». Правило знаков, однако же, не работает, минус на минус дает не плюс, а, как в старом анекдоте, нечто с трудом поддающееся определению: «И тут дети поняли, что Петя принес из лесу не ежика, а хрен знает что».
Премия Белкина, напомним, основана была в 2001 году журналом «Знамя» и издательством «ЭКСМО», присуждается она за «лучшее литературное произведение в жанре повести на русском языке». Лауреатами премии в разные годы были Леонид Зорин, Владислав Отрошенко, Марина Вишневецкая и другие. Премия как премия, не лучше и не хуже других — что вообще можно сказать о премии, которая дается непонятно за что («Повесть — широкий, расплывчатый жанровый термин, не поддающийся единому определению»)? Поощряет кто-то малые жанры — и отлично, не всё романы по восемьсот страниц писать. Из списка лауреатов видно, что политика у премии в целом консервативная, награждают толстожурнальных авторов — тех, что пекутся о благе отечества и болеют душой за отчизну, а в письме не опускаются ниже среднего толстожурнального же ремесленного уровня, но и не особо над ним возвышаются. В общем, мейнстрим. Опросите знакомых (только не критиков и не журналистов): читали они хоть одну премированную повесть? Не читали, их никто не читает — что, впрочем, не свидетельствует об их плохом качестве. Мало ли чего в России не читают, не слушают и не смотрят, а оно есть.
В этом году, однако, премия решила несколько изменить себе и поощрить не крепкий середнячок, а молодого, так сказать, перспективного автора, Ульяну Гамаюн из Днепропетровска. Гамаюн ранее уже получила премию «Неформат» — факт биографии, требующий, конечно, некоторого заглаживания, что и было предпринято членами жюри премии Белкина. Но не тут-то было. На следующий день после вручения премии (на которое Ульяна Гамаюн традиционно уже не приехала) прозаик и поэт, первый секретарь правления Союза российских писателей Светлана Василенко разразилась у себя в блоге гневной филиппикой, в том смысле, что премию дали повести Гамаюн «Безмолвная жизнь со старым ботинком», а надо-то было — повести Эргали Гера «Кома». Эмоции у первого секретаря правления бьют через край: «самоварное золото приняли за настоящее», «произошла страшная подмена и обман» и еще сорок бочек арестантов. Разумеется, нашлось довольно много желающих поддержать госпожу первого секретаря; круги разошлись по воде мгновенно (блогосфера же); и уже на следующий день писательница Гамаюн прислала писательнице Василенко письмо, что, мол, от премии она отказывается, а та с чувством глубокого морального удовлетворения разместила его в своем опять же блоге, снабдив выходящим совершенно уже за всякие рамки приличия комментарием: «Господа! А из этой девочки выйдет толк! Вы не находите???» По поводу этого пассажа исчерпывающе высказался Вадим Левенталь, солидаризоваться с которым я обычно нахожу крайне затруднительным, но тут деваться некуда: «Потому что кричать про меня, что я графоман, — да кричи сколько влезет. А вот по плечу меня похлопывать — руки помой сначала». По итогам сюжета Василенко написала еще один захлебывающийся пост, комментировать который уже никакой возможности нет: «повесть — это жанр чисто русский (повесть и является нашим, если хотите, — «русским романом») — такого нет больше нигде в мире, — это жанр сердечный. Вот вам и ответ. Именно потому здесь и разгорелись страсти, — им и положено кипеть вокруг чего-то родного, живого, своего, того, что задевает каждую душу», и т.д.
Меньше всего на свете мне хотелось бы ввязываться в спор о том, кто тут хороший писатель, а кто плохой. Эргали Гер — хороший писатель, «Кома» — совсем неплохая повесть, уступающая, на мой вкус, «Сказкам по телефону», но не сильно. «Жизнь со старым ботинком» Гамаюн и слабее, и более рыхлая, и что такое сюжет, она не очень понимает. Но, по правде сказать, на то она и молодой автор. Есть такой тропический фрукт, дуриан, про него все рассказывают, что запах у него нечеловечески отвратительный, а зато вкус божественно прекрасен. Всякий, кто его пробовал, знает, однако, что и мерзость запаха, и божественность вкуса сильно преувеличены — фрукт как фрукт. Тут та же история. И текст Гера не настолько хорош, и текст Гамаюн не настолько плох. То и другое не выходит за рамки того самого толстожурнального мейнстрима, а дай прочесть эти тексты какому-нибудь гипотетическому стороннему наблюдателю, живущему в дальней стране и не читающему русской прозы вовсе, он, скорее всего, не сразу поймет, чем эти тексты, собственно говоря, отличаются.
Интереснее всего тут аргументация. Если отжать сопли с сахаром насчет «удивительной, горькой и пронзительной прозы», а также тонкие литературоведческие наблюдения о схожести писателя Гера с кузнечиком, выяснится, что госпожу первого секретаря больше всего заботит, что Гер-де пишет «о проблемах и болезнях нашего несчастного Отечества», а Гамаюн — «о своем, о детском, об инфантильном, о красивом». Вот, кстати, интересно, что бы сказала Светлана Василенко, если бы на месте «Комы» оказалась «Электрическая Лиза»? Кроме того, выясняется, что главное — «отталкиваясь от этих произведений, говорить о проблемах не только литературных, но и о проблемах и болезнях нашего несчастного Отечества». Отталкиваясь от произведений, понимаете? Это вот, собственно, ключевой момент, после этих слов уже все можно. И превозносить Романа Сенчина, находящегося с русским языком в таких отношениях, что, честное слово, легче прожевать полкило сырого овса, чем прочесть вслух две страницы из любой его книги; и задаваться вопросом о том, почему «колониальная, по сути, премия, оказалась главной литературной премией России»; и искать современного Белинского.
Я все время пишу «первый секретарь» не в смысле уничижительного риторического приема, а потому, что это отношение к литературе как к сырью, материалу, из которого изготавливается политическая и социальная критика, — это та самая родовая черта российских литературных функционеров, которая делает их писательские союзы, их премии и их книги не имеющими никакого отношения к собственно литературе. Ульяну Гамаюн можно упрекнуть в чем угодно: проза и правда вычурная; продираться сквозь громоздкие эпитеты трудновато. Но не это вызывает у госпожи первого секретаря и компании такое остервенение. Хороша ли, плоха писательница Гамаюн — ее интересует русский язык, ее литература интересует, ей писать нравится, отчего где-то в комментариях к развернувшейся в ЖЖ дискуссии ее и называют графоманом, противопоставляя Сенчину, который-де не графоман. Наверняка не графоман — они с Василенко, Гуцко и прочими «членами Союза российских писателей» литературу эту ненавидят, придушили бы ее собственными руками, а потом пошли бы со спокойной душой заседать в Правление, обсуждать беды многострадального отечества языком Кочетова и Бабаевского. Без выпендрежа без этого, без гламура этого нестерпимого, без литературщины, без придаточных: «Вечереет. Лиса бежит».
Я, повторяю, меньше всего хочу оказаться в позиции защитника «Жизни со старым ботинком» и еще меньше — в позиции ругателя «Комы», которая мне очень понравилась. И присоединяться к добрейшему Сергею Костырко, который обнаруживает у нашей литературы блестящее будущее, мне не очень хочется. Блестящее оно или нет — вопрос, который можно дискутировать. Однако, если русскую литературу ждет хоть какое-нибудь вообще будущее, отличное от погоста, то в этом будущем, если кто произносит слова «Союз российских писателей» при женщинах или детях, его выводят из помещения и спускают с лестницы.
Источник: OpenSpace.ru