Затягивающая топь буржуазной suburbia глазами великого ленд-артиста.
Для меня самый сильный момент в американском концептуальном искусстве 1960—1970-х — это когда оно берется за социальное пространство американских пригородов. Длинная вереница тянется от Олбани, штат Нью-Йорк, до калифорнийской Пасадины. Я имею в виду фотографии Дэна Грэма Homes in America, книгу Эда Рушея Every Building on Sunset Strip или фотоэссе Алана Секулы о повседневной жизни Калифорнии: повторяющиеся стандартные домики с белыми заборчиками из штакетника, отштампованные в кредит, но принадлежащие на самом деле банку. В этом искусстве есть реализм, и оно напускает на вас странную смесь из горькой трезвости и политизированной меланхолии.
Одно из самых глубоких исследований этого мира принадлежит скульптору и ленд-артисту Роберту Смитсону (о нем также читайте здесь), который в середине 1960-х стал совершать поездки на машине вокруг своего родного городка Пассаика в штате Нью-Джерси. Там он обнаружил, что больше всего его привлекают места, как он пишет, «расчлененные и распыленные» в результате послевоенного бума разраставшихся пригородов. В этих местах Смитсон увидел «архитектуру энтропии», архитектуру «дискаунтов и дешевых шопинг-моллов с их стерильными фасадами». Оттуда он направился на помойки, свалки, в заброшенные зоны. Он картографировал их, собирал там камни и мусор и выставлял их в «белом кубе» галереи в качестве серии non-sites.
В фильме, который Смитсон снял вместе со своей женой Нэнси Холт, он исследует самый типичный пейзаж вокруг Нью-Йорка — пустынные болотистые поля, которые порой находятся всего в нескольких метрах от шопинг-моллов и белых домиков.
Как заметил один блогер, вдохновленный этим фильмом, болота Нью-Джерси — это «странные зоны бесконечной грязи, где за камышами внезапно встают очертания небоскребов Манхэттена… пейзажи порока, где теряют девственность, где кассетник с ужасающей музыкой не тянет, потому что у него сели батарейки, а велосипедисты тренируются, прыгая с искусственных холмов. На этих болотах подросток из пригородов временно выпадает из нормативной мелкобуржуазной траектории своей жизни». Конечно, эти болота знамениты еще и тем, что в кино наемные мафиозные убийцы именно там прятали трупы своих жертв. Так что там чувствуется неопределенный, но постоянный запах опасности, исходящий от безлюдья.
В самом деле, «Болото», пожалуй, самый пугающий из трех фильмов Смитсона. Нэнси Холт, следуя странно жестким указаниям своего мужа, погружается в болото с включенной камерой. Смитсон идет за ней, давая инструкции. Камера налетает на камыш, «не волнуйся насчет фокуса», — говорит Смитсон, стебли острыми линиями перерезают объектив, и их движение напоминает об action painting. Холт и Смитсон теряют ориентацию в этом разорванном, распыленном, энтропическом мире, а когда они, кажется, готовы вырваться, Смитсон ведет их назад, в гущу болот.
Холт говорила об этом фильме, что «он — о границах восприятия глазом камеры, которые проявились в тот момент, когда мы с Бобом прорывались через топь. Трудно следовать словесным указаниям, когда камыш ломается о камеру, блокируя поле зрения и создавая постоянно меняющиеся картины. Получается хаос. Эта работа — про сознательное препятствование зрению, про расчет на бесцельность», — добавляет Смитсон.
По ходу фильма инструкции Смитсона жене кажутся все более садистскими, особенно когда она говорит, что ноги ее отяжелели от грязи, а он сознательно посылает ее обратно в ту же самую жижу, из которой она вышла. В конце фильма они вырываются на чистое место, и он предупреждает ее, чтобы не снимала слишком много неба. Они начинают беспокоиться, что кончится пленка, что и происходит, обрывая обыденную беседу на слове nothing. Может быть, это «ничто» и есть лучший комментарий к теме американского пригорода, к его странной, полной скрытого насилия красоте, вульгарной, пустой и банальной до ничтожества.
Текст: Давид Рифф
Перевод с английского Екатерины Дёготь
Источник: OpenSpace.Ru